скамейке возле Зои.
В магазине Зоя не улыбается, а во дворе улыбается. Улыбка сонная, глаза сонные, сама полная, медлительная. Только улыбка ее обращена ко всем без различия, и кое-кто может эту улыбку неправильно истолковать. Женщине надо хорошенько подумать, прежде чем улыбаться.
Продавщицы пили ряженку, дурачились, болтали с шоферами. У нас во дворе много шоферов. Тут же отираются слесари и монтеры с телефонной станции, пытаются заговорить с Зоей, хотя и видят, что я сижу рядом. Думают, что Зоя улыбается им, не понимают, что она просто так улыбается.
Откровенно говоря, я не знаю, о чем разговаривать с Зоей, – Шмаков Петр знает, а я нет. Шмаков может разговаривать с любой девчонкой. Но если потом вспомнить, о чем он разговаривал, то ничего не вспомнишь: междометия какие-то, совсем бессмысленные. А девчонки смеются и реагируют. Смысла никакого нет, а им нравится. Я стараюсь говорить со смыслом, и девчонкам это не нравится; они не смеются и не реагируют, таращат глаза, будто я несу бог весть какую чепуху.
Наконец мне пришла в голову счастливая мысль.
– Сколько стоит подвесной моторчик к лодке?
– Это не в моем отделе, – улыбаясь, ответила Зоя, – спроси у Светланы.
– Говорят, вы должны получить новые мотороллеры?
– И это не в моем отделе, – улыбалась Зоя, – спроси у Раи.
Я просто не знал, о чем с ней говорить. Черт ее знает, чем она интересуется?!
– Где ты живешь?
– На Таганке, в Товарищеском переулке.
– Далеко.
– Далеко.
– Братья-сестры есть?
– Три брата.
– Старше, младше?
– Старше.
– Ты самая младшая?
– Младшая.
– Где они работают?
– На заводе «Серп и молот».
– У меня тоже есть брат, только двоюродный, живет в Корюкове.
– Хорошо, – улыбнулась Зоя.
Во двор въехала «Волга» и остановилась у подъезда. Из нее вышел Веэн в сером костюме, белой рубашке, спортивный, похожий на английского лорда, какими их рисуют на рекламных картинках американских автомобильных фирм. Машина его так и сияла на солнце. Появление Веэна произвело сильное впечатление на продавщиц магазина спортивных товаров.
Потом, анализируя свое поведение, я понял, что вел себя мелко, даже подловато. Но в ту минуту я этого не осознавал. Когда Веэн вышел из машины и оказался в центре внимания, мне захотелось быть причастным к эффекту, который он произвел, к блеску его машины и общему лордскому виду. Такое мелкое и тщеславное чувство во мне шевельнулось. Захотелось порисоваться перед Зоей, похвастаться Своим знакомством. И я по-приятельски кивнул головой Веэну, улыбнулся: привет, мол, дружище, здорово!
– Ах, Крош, здравствуй!
Веэн смотрел на Зою.
– Познакомьтесь, это Зоя.
Веэн улыбнулся ей ослепительной улыбкой.
– Очень рад, – помахал нам ручкой и скрылся в подъезде.
– Мой хороший знакомый, – сказал я небрежно, – искусствовед и антиквар.
– Интересный мужчина.
Эта реплика меня озадачила. Какой он для нее мужчина? Он ей в отцы годится.
– Красивый костюм.
Это – другое дело. Костюм действительно красивый. Женщины чувствительны к одежде, и замечание Зои вполне естественно.
– Хорошо иметь свою машину, – сказала Зоя улыбаясь.
Я не успел изложить свои взгляды по вопросу о собственных машинах – обеденный перерыв в магазине кончился.
Вечером мне позвонил Игорь:
– Старик, едем завтра на машинах за город. Можешь взять свою девушку.
– Какую девушку?
– Зоеньку.
Он уже знает ее имя. Впрочем, Игорь тоже отирается в магазине спорттоваров.
– Она не моя девушка.
– Старик, будь мужчиной.
Конечно, я могу пригласить Зою. Но тайком от Шмакова Петра?
– Я поеду один.
– Дело твое. По пятерке с носа.
– У меня нет пятерки.
– Старик, надо достать.
– Негде.
– Ладно, что-нибудь придумаем. Только с отдачей.
– Какой разговор!
...Мы выехали на двух машинах, на «Волге» Веэна и на «Москвиче» Игоря, вернее, брата Игоря. И хотя каждый раз Игорь делает вид, что это его машина, я знаю, сколько унижений ему стоит ее выпросить.
На «Волге» ехали Веэн, Нора, я и Зоя. На «Москвиче» Игорь, Костя, Светлана и Рая – подруги Зои, тоже девушки из магазина спортивных товаров. Девушек пригласил Игорь.
– Старик, по спецзаказу, – подмигнул он мне.
Сначала я растерялся, увидев Зою, потом обрадовался. Если бы я сам ее пригласил, то совершил бы предательство по отношению к Шмакову Петру, а раз оказался с ней в одной компании случайно, то не совершил. Тут уж кому как повезет. И без девушки я бы в этой компании имел глупый вид.
Мы взяли с собой массу вещей: палатку, спальные мешки, надувные подушки, газовую плитку с баллончиками, термосы с кофе и чаем, шампуры для жарения шашлыка и сами шашлыки – полуфабрикаты в громадной кастрюле, залитые уксусом и обложенные кружками лука. Набили машины так, что нам с Зоей пришлось сидеть, прижавшись друг к другу. И Зоя не отодвигалась от меня, иногда оборачивалась, смотрела мне прямо в глаза и молча улыбалась.
О Шмакове Петре я не думал. При чем тут Шмаков Петр? Отираться у прилавка может всякий, это еще ничего не доказывает. Если бы он нравился Зое, она бы с нами не поехала. Она знать не хочет никакого Шмакова Петра, даже не думает о нем. Я положил свою руку рядом с ее рукой, и она не забрала своей руки, дожидалась, когда я возьму ее руку в свою, такая у нее была покорная, мягкая рука. И при мысли о том, что я могу пожать ее руку, могу даже поцеловать ее и она это позволит, меня охватило такое победное, торжествующее чувство, какого я еще никогда в жизни не испытывал... Никому не позволит, а мне позволит, только мне одному. Я гордился и упивался этим, все во мне ликовало; я представлял себе темный лес, мы стоим с Зоей под деревом, никого нет, и мы одни... Когда Зоя оборачивалась ко мне и улыбалась, мне казалось, что она думает о том же, о чем думаю я... И хотя из-за свертков и пакетов мне было не слишком удобно сидеть, я боялся пошевелиться, чтобы Зоя не подумала, что я отодвигаюсь от нее.
Нора сидела рядом с Веэном, как герцогиня, презирала и меня, и Зою, и вообще всех на свете.
Мы промчались по Минскому шоссе мимо мотеля, где позавчера были с Костей, и свернули на Звенигородское шоссе, когда уже смеркалось. Проложенная в просеке узкая асфальтовая дорога то опускалась в глубокие долины, то круто поднималась в гору. Кругом был сплошной непроходимый лес, гигантскими волнами он тоже то опускался вниз, то поднимался к горизонту.
– Подмосковные Альпы, – сказал Веэн.
Места, по которым мы ехали, действительно были очень красивы. Но похожи ли они на Альпы – не знаю, я там не был. При слове «Альпы» я вижу ночь, огоньки фонарей в руках монахов и громадных сенбернаров, разрывающих лапами снег, под которым лежит замерзающий путник.
11
Я помогал Косте натягивать палатку, Рая и Светлана собирали хворост, Игорь налаживал магнитофон, Веэн и Зоя готовили шашлык. Нора сидела на пенечке и злилась на Зою за то, что та помогает Веэну жарить шашлык. И напрасно злилась – кто-то должен помогать Веэну, неудобно не работать, когда пожилой и солидный дядя, да еще в фартуке, сам жарит шашлык.
Мы с Костей перетащили в палатки спальные мешки, одеяла и подушки. Обе палатки были малы, каждая самое большее на два человека. В них будем спать мы, а девочки будут спать в машинах на откидных сиденьях.
Рая и Светлана старательно таскали хворост. Эти худенькие, молчаливые девочки держались так, будто попали не на обыкновенный пикник, а на какой-то прием, будто мы здесь все наивысшие интеллектуалы, какие-нибудь народные артисты или заслуженные деятели. На Веэна они не смели поднять глаза, так он их подавлял своей респектабельностью. Возможно, он напоминал им какого-нибудь их начальника.
Зоя раздавала еду, намазывала бутерброды и все такое прочее. У нее это очень мило и естественно получалось, всем было приятно, даже Веэн говорил ей «Зоенька». И только Нора дулась на нее и на всех.
– Первый бокал за наше небольшое, но сплоченное, а потому могучее содружество, – объявил Веэн.
Мы выпили и закусили.
– Второй – за то, чтобы всем было весело и уютно.
Мы опять выпили и опять закусили.
– Третий – за наших милых девушек!
И Веэн чокнулся с Зоей. Она сидела рядом, и он с ней чокнулся.
Освещенные луной, сидящие вокруг пылающего костра, окруженные неподвижным лесом, отрывающие зубами кусочки мяса от горячих шампуров, мы были, наверно, похожи на вурдалаков.
– Вот так наши далекие предки жарили и ели у костра мясо, – сказал Веэн.
Светлана и Рая слушали его благоговейно. Но шашлык они рубали будь здоров! Крепкие девчонки!
– Выпьем за нашу восьмерку, – сказал Веэн. – Ведь нас восемь?
– Восемь, – услужливо подсказал Игорь.
Веэн поднял вверх шампур с шашлыком:
– Пока мы независимы, пока мы вместе, пока мы верны и преданны друг другу, нам ничего не страшно и мы всего добьемся.
– Девочки, я сниму вас в кино! – Игорь обнял за плечи Светлану и Раю. – Посмотрите на их фигурки – Лоллобриджиды!
– Ты уже режиссер-постановщик? – спросил я.
– Суть в том, что Игорь хочет им помочь, – заметил Веэн. – Это доброе намерение я и ценю в Игоре. В этом мире надо пробиться! Надгробные речи – слабое утешение для тех, кто прозябал при жизни. Д'Артаньяна я предпочитаю всем великим деятелям прошлого, настоящего и будущего. Итак, за д'Артаньяна, Атоса,
