– Необязательно… Хорошо, скажу: фотокорреспондент (зимой на полетах мелькнул корреспондент молодежной газеты в ботиночках и кашне).
– Сцена бы тебе пошла, – повторил Дралкин.
– Слуха нет, – отрезала Лена. – Обожаю вокальные номера, сама же петь не могу. Вот так! Все противопоказано. – Она снова коротко улыбнулась. – В среду едем во Фролы, прыгать с парашютом.
– Других вариантов нет?
– Говорю, продумано… Фотогеничность, слух… Я бы, конечно, не посмотрела, если бы сказали: талант! А так… Мне летать нравится. Сколько Женька Гарт получил провозных, пока схватил высоту семь метров?
– Полетов двадцать. И не схватил.
– Он хороший парень, Женька. Комсомолец хороший, отзывчивый… Вы сказали: «Бахарева, покажи мне высоту семь метров», – я показала, что такого? Семь метров и один метр – разница, ее видно.
– Одним она открыта, как на блюдечке, другим нет…
– Но мне-то она видна! – Лена поймала Дралкина на слове. – Вы на Гарта не кричите. Он не понимает, когда кричат…
– Бахарева! – произнес в своей манере Дралкин. – Белоручка он. Гарт, жизни не нюхал. «Почему занятия пропускал, не сдал зачета?» – спрашиваю. «Мы с папой ездили отдыхать в горы…» Видишь… Школьником в горах отдыхает, натрудился. А доску для звеньевого ларя не приколотит, топор в руках не держал… Небо чему учит? Думать быстро, соображать, сноровку же нужно иметь… Ты небось корову доила?
– Не было у нас коровы.
– Я к примеру… Доить умеешь?
– И доить и жать. И снопы вязать…
– Об чем речь. Птенцы сначала в гнездах учатся, потом летают, Бахарева, – с силой произнес инструктор, хотя они сидели рядом; он как бы вслушивался в звук ее фамилии. – «Не кричите, не понимает, нужен подход…» Все это подпорки, середняка тянуть. А вот является курсант, может, один из сотни, и понимаешь, что вся эта бухгалтерия гроша не стоит, только помех ему не чини, приглядывай, чтобы опара через край не вышла… Да, с талантом надо родиться.
– Актрисой я, наверно, не родилась.
– Война будет, – продолжал инструктор о своем, насупливая брови и отставляя недопитый стакан. – Я иной раз так рассуждаю: баба против мужика. На ринге, к примеру. В перчатках, при судье… Ведь не потянет баба против мужика, согласна?.. Воздушный бой не ринг, там смерть в глазах пляшет, мужик при виде смерти сатанеет. Что нашего в бою возьми, что другой нации. Зло лютует. Пощады от него не жди.
– Воевать не пойдут, – суховато сказала Лена.
– Пойдут… Да знаешь, не бабье дело – молотком махать, ты меня прости, титьки мешают. И удар нежесткий.
– Родину все должны защищать.
– Об том ли речь, Бахарева. – Дралкин хлопал себя по карманам, нащупывая спички. – Еще с кем посоветуйся… Подруги-то есть?
– Подруги все секреты разбалтывают. Ни одна язык не держит.
– Разбалтывать секреты – последнее дело. Сон хороший?
– Иногда ворочаюсь, не могу заснуть.
(Сбросить одеяло, померзнуть, потом тепло укрыться и заснуть… В другой раз она бы и этого от Дралкина не утаила, но не сейчас.)
– Выспись, отдохни. Чтобы завтра без настроений… Легкость, удовольствие, азарт, с которым учлет- девица без единой запинки шла от упражнения к упражнению, радовали инструктора и страшили. Опыт, пусть небольшой, открывал Дралкину чересполосицу бытия – то светлая у него полоса, то черная. То он ждет лейтенантских «кубарей» и мечтает о высоких отличиях, то совершает аварию и свистит из училища униженный и растерянный в звании ефрейтора (в личном деле осталась курсантская фотография Григория). До его зачисления в штат никто в аэроклубе летчика-ефрейтора в глаза не видел; летчики-сержанты (тоже новое, непривычное для слуха словосочетание, в котором слышались диссонанс, принижение престижной профессии), летчики-сержанты уже появлялись, ефрейтор же был один – Дралкин. Это звание, похожее на кличку, плюс уму непостижимый взлет, вынесший его вместо города на овраг и за порог военного училища, давили его, напоминая о молве, катившей следом, о мнении, за ним утвердившемся: инструктор Дралкин – отрезанный ломоть… Он боялся ошибиться в Бахаревой, переоценить ее, поддаться бродившему в нем нетерпению. Побывав в зубьях жестокого механизма, он хотел бы и других от него оградить… Яхт-клуб тем привлекал, что стоял на отшибе, был тихой заводью, туда, несколько чопорно, тянулись семьями, большинство составляли люди пожившие, не чуждые земных интересов, житейских радостей. Бухгалтер из поликлиники водников собирал после гонок любителей преферанса, зав. овощным складом, бывший балтиец, кроил цветные паруса и придумывал лодкам пиратские названия, яхтсмен-гитарист составил трио поклонников Изабеллы Юрьевой… Фигура здорового двадцатилетнего штатского парня не должна была производить там страдного впечатления, но тоска по училищу его не оставляла. Выхаживая паруса, он получал разрядку. А когда смуглоголовые отец и дочь, в одинаковых брезентовых робах похожие на брата и сестру, подстроившись под гитару, заводили на два голоса «Камин горит, огнем охваченный», Григорий вообще забывал все на свете… – что, кроме песни над рекой да паруса, нужно штатскому человеку, отрезанному ломтю, ефрейтору запаса?.. Непостижимый взлет увел Дралкина с притягательной для сверстников и почитаемой в народе жизненной орбиты, а Бахарева в нее вписалась… вписывается. Кто это объяснит: чем он не взял? Ноша ли ему не по плечу? Или не набрал еще в характере твердости и решимости? А может быть, рисковать в небе, служить образцом отваги – не его удел? Искать себя, не следуя общему поветрию, в авиацию идут, поскольку «в воздухе пахнет грозой», но еще необязательно, что война начнется завтра…
Однажды на бонах клуба он увидел Бахареву; он даже предположить не мог, чем вызван ее приход!
