соображениям чести тот сделает все возможное, чтобы признать Лаа Эхона нормальным. Но понимал он также и то, что теперь не только он сам, но и Лит Ахн оказались перед неизбежным фактом, и нельзя забыть сказанного.
Лит Ахн стоял молча, глядя на разворачивающуюся перед ним на экране картину, примерно с минуту, которая показалась Шейну вечностью.
– Ну так скажи мне, почему ты считаешь господина Лаа Эхона не совсем нормальным,- наконец произнес Лит Ахн, снова в упор глядя на Шейна.
– Потому что он говорил об изменении установленных между зверями и алаагами отношений.
Последовала еще одна длительная пауза. Потом Первый Капитан снова взглянул на экран.
– Ты зверь необыкновенной храбрости,- медленно произнес он наконец.- Я снимаю с тебя обвинения в дерзости и невыполнении моих приказов. Задам тебе вопрос. Лаа Эхон говорил об этих изменениях. С кем?
– Со мной, непогрешимый господин,- сказал Шейн.- Я был достаточно самонадеянным и говорил о том, каким образом можно использовать его Корпус курьеров-переводчиков, когда я обучу их. Он остановил меня и сказал, что не мне заниматься планированием их использования, что у него есть собственные планы. Потом он сказал то, что я только что упомянул.
– Можешь идти,- вымолвил Лит Ахн.
Шейн повернулся и пошел через комнату, а Лит Ахн продолжат стоять, не сводя взгляда с экрана. На полпути к двери Шейн замедлил шаги и остановился. Он набрал в легкие побольше воздуха и вдруг ясно представил себе все, что надо делать. Прежде он надеялся найти верный путь, но никак не ожидал той определенности, с которой этот путь предстанет перед ним. Он остановился и уставился в спину Лит Ахна.
Прошло несколько секунд. Потом Лит Ахн медленно повернулся и посмотрел на него.
– Ты не ушел еще,- вымолвил он, и в его голосе прозвучала нотка грусти.
Шейн знал, чем вызвана грусть. Единственный случай неповиновения строгим приказам хозяина мог заслужить одобрение - если это открытое неповиновение было вызвано желанием зверя лучше послужить господину. Два случая открытого неповиновения подряд могли означать лишь, что сам Шейн не в себе - и что все сказанное им до сих пор нельзя принимать всерьез, а его самого надо уничтожить.
– Шейн-зверь ушел,- вымолвил Шейн.- Теперь здесь я. Вы перед собой видите только тело Шейна- зверя - тело, которое я, Пилигрим,- он употребил английское слово, поскольку в алаагском языке не было подобного,- использую для того, чтобы говорить с вами.
•••
Глава тридцать первая
•••
Взгляд Лит Ахна стал совершенно неподвижным, ибо Шейн перестал употреблять подчиненную форму третьего лица, в которой все звери должны были обращаться к своим хозяевам. Он разговаривал с Первым Капитаном в форме прямого обращения равного с равным, как это делали алааги по отношению друг к другу,- в той форме, о которой звери не должны были даже догадываться, но которую большинство переводчиков корпуса давно научились распознавать на слух.
– Я здесь, и меня здесь нет,- сказал Шейн.- Ибо я не просто Шейн-зверь, который не в себе. Я - сущность без формы и тела, но это не значит, что у меня нет силы. Я нахожусь здесь, в вашем кабинете, хотя и неосязаем. И я нахожусь также там, на площади, в каждом из тех
Он переждал молчание Лит Ахна.
– Что это может быть? - спросил Лит Ахн.- Одно из многочисленных чудес, в которые так суеверно верите вы, звери?
– Здесь нет чудес. И нет больше никаких зверей. Как и все народы…- Шейн медленно пошел вперед, пока не оказался снова рядом с Лит Ахном. Он повернулся, чтобы взглянуть на алаага, тот тоже повернулся и посмотрел сверху вниз на него.- Алааги должны уяснить себе, что каждый индивидуум любого народа несет в себе частичку того, что принадлежит этому народу в целом. Нет ни одного алаага, у которого не было бы такой частички, и точно так же нет человека без нее.
Лит Ахн ткнул большим пальцем в толпу на улице.
– Мы называем это не народом, но зверями и скотом,- сказал он.- И не стали бы употреблять то слово, какое используешь ты, даже будь оно произносимо.
– Подобное игнорирование,- вымолвил Шейн,- ничего не значит и ничего не меняет. Я говорил вам, что у алаагов есть нечто общее и что у людей тоже есть это общее. И это все - Я. Не само человеческое существо, а один из его аспектов. Обычно я существую во всех индивидуумах этого вида, но раз уж в меня вдохнули жизнь - а сделал это ваш народ,- я буду продолжать жить, даже с вашим народом, если не останется никого из моего, пока жив хоть кто-то.
– Это я называю суеверием,- вымолвил Лит Ахн.
– В таком случае, ваша раса тоже суеверна.
– Ты не станешь,- проговорил Лит Ахн,- сравнивать алаагов с твоей скотской расой.
– Я не сравниваю их,- возразил Шейн.- У меня нет намерения убеждать вас в том, что сказанное мной - правда. Я только существую. Сравнение существует лишь в вашем сознании.
– Если у тебя нет намерения убеждать меня в чем бы то ни было,- сказал Лит Ахн,- зачем вообще говорить со мной?
– Из-за того, чем я являюсь,- ответил Шейн.- Я - аспект человеческого. Я должен объяснить вам этот аспект, потому что это моя природа. Когда я вам объясню это, вы поступите так, как считаете нужным.
Лит Ахн долго молча смотрел на него. Потом повернулся и стал смотреть на движущуюся массу людей на площади. В то время как охранники стояли неподвижно в своем утепленном одеянии, люди в плащах пилигримов непрерывно двигались, чтобы согреться или покинуть площадь, освободив место для других, когда холод, голод, изнуренность или физические потребности заставляли их уйти. Лит Ахн снова посмотрел на Шейна.
– Какой же аспект, по-твоему, ты представляешь? - спросил он.
– Я представляю обновленные человеческие качества,- сказал Шейн.- За многие столетия развития цивилизации моя раса забыла, какой была и какой могла не быть. Войны, завоевания, господство и порабощение заставили людей скрывать естественный инстинкт глубоко внутри.
– Ты не отвечаешь на мой вопрос,- заметил Лит Ахн.
– Отвечаю,- сказал Шейн,- но нужный вам ответ не выразишь одним словом. Подождите и послушайте.
– У тебя немного времени,- проговорил Лит Ахн.
– Я - это тот инстинкт, о котором я только что говорил,- вновь проснувшийся инстинкт,- сказал Шейн.- Когда вы, алааги, пришли на эту планету, то ограничили или уничтожили многое из того, что люди считали злом и сами были не в состоянии контролировать. Вы принесли мир, и жилище, и пищу, и медицинскую помощь для всех, кого считали нормальными среди нашей расы. Вы принесли чистоту и порядок, и много другого ценного - но вы насаждали все это закованным в броню кулаком, который по своей воле уничтожал то, что считалось неисправимым,- и вы делали все это для собственного удобства и исходя из своих соображений, а не ради блага моего народа.
– Это неправда,- сказал Лит Ахн.- Любой нормальный алааг презирал бы плохое обращение или
