– Это всего лишь одна из концепций,- вымолвил он.- Модель в натуральную величину. Нет оснований считать ее реальной. Почти наверняка ничего подобного не произошло. Он и его команда, без сомнения, мертвы, полностью уничтожены.
– Но, быть может, он сейчас, там,- сказала Адта Ор Эйн, не поворачивая головы от экрана.- Может, они сделали с ним это и оставят его в таком виде на тысячу жизней. У меня больше не будет детей. У меня есть только он, и, возможно, он страдает.
Лит Ахн стоял, не говоря ни слова. Она повернулась к нему.
– Это ты отпустил его,- вымолвила она.
– Ты ведь знаешь, как знаю и я,- отвечал он.- Некоторые из нас должны наблюдать за Внутренней Расой, похитившей наши жилища, в случае, если они опять начнут выступление,- а дело идет к тому. Он был моим сыном - моим, как и твоим - и захотел стать одним из тех, кто стоит на страже.
– Ты мог бы запретить ему. Я просила тебя велеть ему остаться. Ты не сделал этого.
– Как бы я мог?
– Уговорить.
Никогда прежде Шейну не доводилось быть свидетелем эмоций подобного уровня между двумя обычно бесстрастными алаагами, и ему казалось, его подхватил ураган. Уйти он не мог, но остаться и слушать было выше его сил. Помимо воли сочувствие, так болезненно проявляющееся в нем к эмоциям Лит Ахна, захлестнуло его вместе с чужой болью; болью, которую он не мог понять, и поэтому не в силах был помочь.
– За тысячу жизней,- вымолвила она,- за тысячу и больше жизней они не подавали признаков того, что снова выступают. Им нужны были только наши планеты, наши жилища, и, получив их, они успокоились. Мы все знаем об этом. Зачем же посылать наших детей в те места, которые теперь принадлежат не нам, чтобы они могли схватить их и сделать себе игрушки из нашей плоти и крови - сделать игрушку и вещь из нашего сына?
– Не было выбора,- сказал Лит Ахн.- Разве мог я оберегать сына больше остальных - при том, что он просил его отпустить?
– Он был ребенком. Он не знал.
– Это был его долг. Это был мой долг - и наш долг - отпустить его. Чтобы алааги выжили. Ты знаешь свой долг. Скажу тебе опять - ты не можешь знать, что он не находится сейчас в вечном покое. Ты выдумываешь себе кошмар из самой неправдоподобной вещи, которая только может произойти.
– Докажи мне это,- сказала Адта Ор Эйн.- Пошли экспедицию на поиски.
– Ты ведь знаешь, что не могу. Пока нет. Мы удерживаем эту планету только три земных года. Она еще окончательно не покорена. Пока не набрать команду и средства для экспедиции.
– Ты мне обещал.
– Я обещал послать экспедицию, как только удастся набрать команду и материалы.
– Уже три года Прошло, а ты по-прежнему говоришь, что ничего нет.
– Нет - для фантазии, нет - для ночного кошмара, поселившегося в твоем воображении. Как только смогу по долгу службы и чести отрядить людей для такого предприятия, экспедиция состоится. Обещаю тебе. Мы узнаем правду о том, что случилось с нашим сыном. Но не сейчас.
Она отвернулась от него.
– Три года,- проронила она.
– Эти звери не похожи на скот с других завоеванных нами миров. Я сделал на этой планете все, что мог, отдал ей много сил. Никто не мог бы сделать больше. Ты несправедлива, Адта Ор Эйн.
Она молча повернулась, пересекла комнату и вышла за дверь. Дверь закрылась за ней.
Лит Ахн постоял еще с минуту, потом взглянул на экран, который снова стал серым и пустым. Он повернулся и пошел за свой стол, включая терминал и, очевидно, возвращаясь к работе, которую выполнял, когда вошел Шейн.
Шейн продолжал неподвижно стоять. Он стоял, и минуты шли. Ничего не было необычного в том, что человек должен стоять неопределенное время, дожидаясь внимания со стороны алаага; Шейн к этому привык. Но на этот раз он был озадачен и взволнован. Он жаждал, чтобы Первый Капитан вспомнил о нем и что-то предпринял.
Казалось, прошла целая вечность до того момента, когда Лит Ахн наконец поднял голову от стола и заметил присутствие Шейна.
– Можешь идти,- сказал он. Не успели эти слова слететь с губ, как взгляд его вернулся к настольному экрану.
Шейн повернулся и вышел.
Он пошел обратно по длинному коридору, мимо офи-цера-алаага, все так же сидящего за стойкой дежурного, и скоро подошел к двери своей ячейки. Открыв наконец дверь, он увидел человеческую фигуру в единственном кресле у узкой кровати. Это была одна из переводчиц, молодая женщина с темными волосами, Сильви Онджин.
– Мне сказали, ты вернулся,- были первые ее слова. Он заставил себя улыбнуться. Не имеет значения, как она узнала об этом. Среди всех людей в Доме Оружия действовала система сообщений с помощью сигналов, причем независимо от того, были ли передающий и принимающий информацию в хороших отношениях. Как можно больше знать о деятельности как алаагов, так и людей - чтобы использовать это на благо всех людей в Доме.
Возможно, весть о его возвращении была передана через цепочку внутренней охраны, либо прямо в Корпус переводчиков, или через одну из других групп специалистов-людей, которыми персонально владел и пользовался Первый Капитан.
А имело значение то, что сейчас совсем не тот момент, когда он хотел бы видеть ее - или любого другого. Потребность в уединении была настолько велика, что он чувствовал, что готов взорваться, не останься он в одиночестве. Но не мог он так вот легко попросить женщину уйти.
Поскольку люди в пользовании Лит Ахна были отобранными животными хорошего качества, то им разрешалось общаться и даже спариваться и по желанию иметь потомство. Но только Внутренняя охрана приветствовала идею сделаться родителями в этих условиях. Ни один из переводчиков не имел желания увековечивать свой род в качестве рабов пришельцев. Но все же сильное физическое и эмоциональное влечение притягивало людей друг к другу.
Сильви Онджин и Шейн были как раз такой парой. Они не испытывали друг к другу настоящей страсти или любви в обычном смысле слова. Они лишь считали друг друга более совместимыми по сравнению с другими представителями противоположного пола из Дома Оружия. В том мире, который существовал до прихода алаагов, думал теперь Шейн, доведись им встретиться, они бы расстались почти сразу без большого желания увидеться вновь. Но в таком месте, как нынешнее, они инстинктивно льнули друг к другу.
Однако мысль о присутствии Сильви сейчас, когда в голове все бурлило и эмоции захлестывали, была выше его сил. В лучшем случае все это напоминало спектакль, в котором они вместе участвовали, некое притворство, приподнимавшее для обоих серое, хрупкое и неустойчивое существование над миром чужаков, бестрепетной рукой направлявших ход их жизней и каждодневные деяния. Притом теперь, после встречи Шейна с другой молодой женщиной по имени Мария, что-то в Сильви почти отталкивало его - так прирученное животное проигрывает в сравнении с диким, но свободным.
Узкое лицо Сильви доверительно улыбнулось ему в ответ. Ее улыбка была лучшей ее чертой, а в доалаагские времена она могла бы подчеркнуть другие свои сильные стороны косметикой и сделаться привлекательной, если не соблазнительной. Однако пришельцы отождествляли губную помаду и другие косметические средства с неопрятностью, которую они непреклонно искореняли во всех подвластных им мирах. Для любого алаага женщина с косметикой была женщиной с запачканным лицом. Обычные люди в частной жизни могли дать себе волю в подобных вещах, но не те служащие, которых алааги видели ежедневно.
Итак, не тронутое косметикой лицо Сильви выглядело совершенно бледным в обрамлении коротко подстриженных темных волос. Это было лицо с мелкими чертами. Росту в ней было метр пятьдесят четыре сантиметра (чуть больше пяти футов, автоматически прикинул Шейн в уме), узкая кость, даже для такого роста. Фигура ее не была ничем примечательна, но совсем недурна для женщины двадцати с небольшим
