— С эшелоном?
Гефель был уже достаточно раздражен, ему хотелось как можно скорее покончить с этим делом.
— Что тут особенного? — накинулся он вдруг на Кропинского.
Кропинский машинально закивал головой. В эшелоне действительно не было ничего особенного. Но почему Гефель говорил с такой злобой?
— Куда эшелон? — спросил Кропинский.
Лицо Гефеля еще больше помрачнело.
— Не знаю! — отрезал он. — Делай что сказано.
Глаза Кропинского широко раскрылись — в них застыл страх. С его губ уже готово было слететь слово недовольства, но он промолчал и только смотрел с растерянной и безнадежной улыбкой в нахмуренное лицо Гефеля. А тот, боясь потерять власть над собой, прикрикнул на Кропинского:
— Унеси ребенка, пока не пришел Цвейлинг, и…
Кропинский опустился на корточки, осторожно отобрал у малютки «картинки», заботливо сложил их и взял ребенка на руки, собираясь идти.
Гефель вдруг провел рукой по мягким волосикам ребенка.
Лицо Кропинского просияло надеждой, он одобрительно закивал Гефелю, и в его голосе звучала мольба:
— Хорошо посмотри малое дитя! — нежно произнес он, — какие красивые глазки, и малый носик, и малые ушки, и малые ручки… Все такое малое…
У Гефеля стеснило грудь, он медленно опустил руку, словно завешивая каким-то покровом лицо малютки.
— Да, да, маленькое еврейское дитя из Польши…
Кропинский оживился.
— Что значит дитя из Польши? — сказал он, покачивая головой. — Дети есть на весь свет. Надо любить дети и защищать…
Измученный Гефель разразился проклятиями:
— Черт побери! Хоть лопни, а я не могу иначе! Кремер сказал мне… он требует, чтобы я ребенка…
У Кропинского заблестели глаза, он решительно перебил Гефеля:
— Ты не слушай Кремер. Кремер крутой человек. Ты смотри на Красная Армия. Идет все ближе, все ближе, и американцы тоже. Что же будет? Еще две недели, и фашисты все вон, и мы свободны… и малое дитя.
Гефель так крепко сжал губы, что они побелели. Он уставился перед собой, словно потеряв нужную мысль. Наконец он очнулся и махнул рукой — казалось, он отбрасывал в сторону все свои сомнения.
— Я подумал и решил, — совершенно другим голосом сказал он. — Тебе нельзя сейчас нести ребенка к поляку. Что тот будет с ним делать? Когда готовится эшелон, там всегда ужасная суматоха. Подожди часов до двух.
Кропинский облегченно вздохнул.
Тем временем Кремер отправился в лазарет. Там в одном из помещений его ждали шестнадцать человек, отобранные в команду. Они еще не знали, зачем им велено было явиться. Это должен был сообщить им Кремер. Он поспешно вошел в комнату и начал без обиняков:
— Товарищи, вы с нынешнего дня числитесь в санитарной команде.
Санитары с любопытством обступили его. Он знал их всех. Они были молодые, смелые, надежные товарищи и в лагере находились давно.
— Что это за штука — «санитарная команда»?
Кремер в немногих словах объяснил им смысл их назначения. В случае налета на лагерь их используют как санитарный персонал в помощь эсэсовцам.
— Мы, наверно, должны будем подавать им сухие штаны? — ехидно заметил один из санитаров.
Другие рассмеялись и затем с интересом выслушали Кремера, который сообщил, что их снабдят касками, противогазами, санитарными ящиками и разрешат выходить без охраны за наружную цепь постов.
— Ну и ну! — зашумели санитары. — Ведь это неслыханное дело!
Кремер усмехнулся и кивнул.
— Видно, скоро конец, — сказал он.
— И начальнички занервничали. Так ведь? — сказал кто-то.
Кремер снова кивнул.
— Мне незачем вам все подробно расписывать. Вы и сами поймете, что к чему. — Он оглядел каждого в отдельности и продолжал: — Отобрали вас мы, а не начальство. Для них вы санитарная команда — и только. Понятно?
Он остановился. Шестнадцать молодых людей сразу смекнули, что за этими словами что-то кроется, и когда Кремер продолжал с ударением, в то же время понизив голос, они мгновенно поняли, чего от них ждут.
— Не зевайте, хорошенько смотрите по сторонам, вам придется бывать везде. Обо всем, что заметите, сообщайте Эриху Кёну, он будет вашим командиром. Все прочее я уже с ним обсудил.
Кён кивком подтвердил его слова.
— Это еще не все! — Кремер повернулся в кругу слушателей. — Необходимо соблюдать строжайшую дисциплину и строжайшую секретность! Чтобы начальству не к чему было придраться. Вы меня поняли?
Он молча оценивал взглядом каждого из шестнадцати. Они знали Кремера и больше ни о чем не спрашивали. Задача была им ясна.
Кремер повел санитарную команду к воротам.
Рейнебот встретил их высокомерной улыбкой. Он вышел из своего кабинета, остановился перед командой и с явным наслаждением стал натягивать перчатки из свиной кожи. Затем изящным шагом прошелся по ряду. Заключенные стояли навытяжку, ни один мускул не дрогнул на их лицах.
Улыбка Рейнебота становилась все более насмешливой.
— Вы, конечно, отобрали самых лучших? — обратился он к Кремеру.
— Самых что ни на есть лучших, господин комендант, так точно! — безбоязненно ответил Кремер.
И вопрос и ответ были одинаково двусмысленны.
— Надеюсь, вы деликатно предупредили ваших товарищей о том, какие удовольствия ожидают лагерь, если хоть один из них вздумает улизнуть?
— Так точно, господин комендант! Заключенные получили от меня необходимые инструкции.
— Великолепно! — с той же двусмысленной интонацией ответил Рейнебот. — Кто же у них главный?
— Я! — выступил вперед Кён.
— Ага! — Рейнебот засунул большой палец за борт элегантной шинели и забарабанил по ней остальными пальцами.
— Конечно, Кён! Что бы ни случилось, без него никогда не обходится.
Кремер, выгораживая Кёна, пояснил:
— Он старший санитар лазарета.
— Ага! — снова повторил Рейнебот. — Вот, значит, как обстоит дело! — и кивком дал понять Кремеру, что тот ему больше не нужен.
Команда зашагала назад.
Двое сидевшие в углу вещевого склада не знали, что у них был тайный слушатель в лице Цвейлинга.
Он пришел в камеру совершенно неожиданно. Пиппиг, стоявший в проходе между мешками с одеждой и внимательно следивший за тем, что происходило в углу, его не заметил. Но Цвейлинг, взглянув на Пиппига, сразу понял, что в глубине склада творится что-то необычное. Он тихонько подкрался сзади к
