Гортензия кивнула испуганно и послушно. Она запахнула на груди пальто и повернулась к двери. Клуттиг бесцеремонно схватил ее за руки. Думая, что он хочет сказать ей еще что-то важное, Гортензия вопросительно взглянула на него, но не прочла в его лице ничего, кроме неприкрытого желания.
— Дайте ему отставку, — задыхаясь, проговорил Клуттиг. — Ваши вещи я возьму с собой, — пообещал он ей.
У Гортензии было лишь одно желание — поскорей убраться прочь. Чувственность этого человека, на которой она строила свои расчеты, вдруг вызвала в ней отвращение.
Когда Гортензия ушла, Клуттиг бросился в кресло и вытер потное лицо. Он тяжело дышал. Возбуждение все еще клокотало в нем.
В тот самый час, когда Гортензия была у Клуттига, Цвейлинг находился в кабинете у Рейнебота. Пойти к начальнику лагеря он не осмелился. Рейнебот, казалось, был в превосходном настроении.
— Ну, дорогой мой, — воскликнул он, — не повезло же тебе с твоим капо!
При этом он самодовольно улыбался. Цвейлинг усмотрел в этом благоприятный признак и сделал осторожную попытку «замолвить словечко» за Гефеля. Рейнебот с огорченным видом покачал головой.
— Глупая история вышла. К сожалению, дело касается не только Гефеля, но и тебя.
Цвейлинг навострил уши.
— Я-то тут при чем?
Он проглотил комок. Рейнебот со скрытым удовольствием наблюдал за ним.
— Вот и я спрашиваю себя об этом, — лицемерно промолвил он и вынул из книги рапортов записку Цвейлинга. — Я до сих пор не могу этому поверить…
Цвейлинга уже мутило. Он сразу узнал записку. Рейнебот сочувственно вздохнул. Ему нравилось мучить Цвейлинга.
— Мы немножко погладили по спинкам Гефеля и поляка, как его там, и, видишь ли… — Рейнебот прищурил один глаз и тем придал незаконченной фразе определенный смысл. — Короче говоря, они всю вину сваливают на тебя.
Цвейлинг чуть не подскочил, но, чтобы не выдать себя, превратил рывок испуга в жест негодования.
— Это просто месть.
Рейнебот откинулся вместе со стулом и, вытянув руки, уперся ими в край стола.
— Это самое говорил и я себе.
Он выдержал небольшую паузу, многозначительно вертя записку. Цвейлинг сделал слабую попытку оправдаться.
— Не думаешь же ты, что я…
— Я ничего не думаю, — перебил его Рейнебот. — Это дело заковыристое: Любопытны кое-какие мелочи. Например, с этой запиской…
Рейнебот небрежно бросил бумажку Цвейлингу. Тот, рассматривая ее, пытался изобразить удивление, но Рейнебот ясно видел его игру. В нем крепла уверенность в своем предположении.
— Эту записку не писал никто из твоей команды.
Цвейлингу становилось все более не по себе.
— Откуда ты знаешь? — рискнул он спросить.
Рейнебот с улыбкой сообщника взял записку, сложил ее и спрятал в карман, изводя Цвейлинга обстоятельностью своих манипуляций. Цвейлинг не обладал способностью ловким возражением парировать удар, и поэтому минута безмолвия превратилась одновременно в допрос и признание.
Рейнебот знал теперь достаточно. Наслаждаясь достигнутым, он снова откинулся со стулом, сунул большой палец за борт кителя и побарабанил остальными.
— М-да, дорогой мой…
Лицо Цвейлинга стало серым, как пепел. Подобно утопающему, он пытался удержаться на поверхности.
— Кто докажет, что это я…
Рейнебот быстро нагнулся вперед.
— Как ты докажешь, что это не ты?..
Они пронизали друг друга взглядом. И сейчас же лицо Рейнебота опять стало любезным.
— Я убежден, что ты тут совершенно ни при чем. — Это было чистейшее лицемерие, и Цвейлинг так и должен был его понять. — Пока подробности знаем только мы с Клуттигом. — Он угрожающе улыбнулся и поднял палец. — Пока! Можно было бы сказать и так: гауптшарфюрер Цвейлинг впутался в историю с еврейским ублюдком, чтобы напасть на след подпольной организации… Да, можно было бы даже сказать, что гауптшарфюрер Цвейлинг действовал по тайному поручению… — Рейнебот почесал подбородок. — Все это можно было бы сказать…
Тут Цвейлинг вновь обрел дар речи.
— Однако… я ведь никого из них не знаю.
Рейнебот мгновенно устремил на него указательный палец.
— Видишь ли, вот это-то мне еще и не ясно. Я, дорогой мой, честен и говорю тебе прямо.
Цвейлинг хотел пуститься в уверения, но Рейнебот резко остановил его.
— Не болтай вздора, Цвейлинг! На карту поставлена твоя голова! И время истекает. Не втирай мне очки!
Цвейлинг почувствовал себя совершенно беспомощным.
— Как же я могу…
Рейнебот поднялся. Скользкий угорь исчез. Холодно и грозно заговорил он с Цвейлингом:
— Как ты это сделаешь — твое дело. Ты заигрывал с коммунистами, и глубоко ли ты увяз — твое дело. Как ты вытянешь голову из петли — твое дело. Все это твое дело, ясно? Мы хотим знать одно: кто стоит за кулисами. Кого ты знаешь?
Глаза Цвейлинга забегали.
— Я знаю Гефеля и Кропинского.
— Кого еще?
— Знаю Пиппига.
— Пиппига, хорошо. Кого еще?
Цвейлинг растерянно поднял плечи и сказал наудачу:
— Я знаю Кремера.
— Кремера ты тоже знаешь? Замечательно! — издевался Рейнебот. — К сожалению, всех этих знаем и мы, нам нужны другие имена.
— Какие другие?
Рейнебот стукнул кулаком по столу, но сейчас же овладел собой. Он поднялся, оправил на себе китель и с любезной улыбкой произнес:
— Срок короткий. Надо понатужиться, дорогой мой…
Совершенно обессиленный, пришел Цвейлинг домой.
— Готгольд, ты знаешь, они хотят тебя взять за горло, — встретила его Гортензия.
Цвейлинг в изнеможении упал на стул и расстегнул ворот кителя.
— Я должен подать им тайную организацию.
— Так подай! — напустилась на него Гортензия.
— Да я никого не знаю!
Гортензия скрестила на груди руки.
— Все это свалилось на тебя из-за проклятого ублюдка! Жаль, что ты его не убил!
Цвейлинг в отчаянии развел руками.
— Ну кого же я назову?
— Мне-то откуда знать! Это ты знаешь негодяев, что сидят в лагере, а не я! — сердито воскликнула Гортензия.
— А если я назову не тех, кого надо?
