слишком большой глоток и закашлялся, обжигаясь.
- На юрфаке, - сказал он каким-то хриплым, чужим голосом.
- Я тоже училась.
- В медицинском?
- Нет, в Ленинградском университете, на филологическом.
- Правда? - Сергей поставил стакан с чаем, он почему-то очень обрадовался тому, что Марина студентка-филолог. Она как-то сразу стала для него понятнее. Точно такой же, как девочки с его курса и других факультетов МГУ.
- Это же очень здорово.
Марина засмеялась и опять внимательно поглядела на Белова.
- Я хотела изучать русскую литературу двадцатого века, даже автореферат писала о 'Хождении по мукам' Алексея Толстого. В Ленинграде жили почти все писатели, именами которых мы гордимся. Моя мама работала в литературном архиве, а папа на радио...
- Они живы?
- Нет. Отец погиб в сорок первом под Лугой. Мама умерла за три дня до прорыва блокады. У нее было много друзей... Почти все ленинградские писатели. Они очень любили маму. Она дружила с Анной Андреевной Ахматовой. Вы любите ее стихи?
Сергей задумался на минуту.
Годовщину последнюю празднуй
Ты пойми, что сегодня точь-в-точь
Нашей первой зимы той алмазной
Повторяется снежная ночь
Пар валит из-под царских конюшен,
Погружается Мойка во тьму.
Свет луны, как нарочно, притушен.
И куда мы идем - не пойму...
Он читал стихи вполголоса. И вдруг сам увидел заснеженный Ленинград, и Мойку, и конюшни эти царские...
- Как здорово, Сережа! Вы любите поэзию?
- Очень.
- Странно. Война, санитарный поезд, старший лейтенант милиции и стихи Анны Андреевны... Странно... Сон какой-то. Помните, у Алексея Толстого? Москва. Осень. Желтые листья. Катя и Даша сидят на бульваре...
- Идет Бессонов, - перебил ее Сережа, - он в форме санитара, и Даша вспоминает его стихи.
О моя любовь незавершенная,
В сердце холодеющая нежность...
Эти?
- Да, вы и их знаете?
- Я вообще люблю Ахматову.
- Вот и ошиблись. Это не Ахматова, - печально улыбнулась Марина. Давным-давно, еще в той жизни, я писала свой реферат и об этих стихах сказала, что поэт неизвестен. У нас спецкурс по Пушкину читал профессор Шамбинаго. Он-то и принес мне это стихотворение полностью. Его написала Наталья Васильевна Крандиевская-Толстая, жена Алексея Николаевича. Она вообще все стихи писала для его вещей. Помните, в 'Декабристах' цыганка Стеша поет 'Дороги все разъезжены, все выпито вино...' или 'Когда поток с вершины гор, шумя, свергается в долины...'?
- Это все она? - удивился Сергей.
- Да, все она. Наталья Васильевна очень ранимый, талантливый человек, всю свою жизнь посвятившая мужу. О своем же творчестве она забыла. А жаль. Вот послушайте:
Сыплет звезды август холодеющий,
Небеса студены, ночи сини,
Лунный пламень тлеющий, негреющий
Проплывает облаком в пустыне.
О моя любовь незавершенная,
В сердце холодеющая нежность!
Для кого душа моя зажженная
Падает звездою в безнадежность?
Марина читала стихи, а он сидел, весь во власти сказочной силы поэзии. И ему было грустно, и грусть эта с каждой строфой становилась все острее и нестерпимее. Она поднималась в нем горячей волной, и Сергею казалось, что Марина не читает стихи, а поет их.
- Вот такие стихи. - Марина замолчала.
Они долго сидели молча, глядя в окно, за которым темнота постепенно стирала со снега дневной свет. Поезд мчался сквозь нее, и мимо окна пролетали, как звезды, алые искры.
- Нагнала я на вас тоску. - Марина попробовала улыбнуться, но улыбка, так и не родившись, пропала. - Я свет зажгу.
Они опять пили чай. Опять читали стихи. Рассказывали друг другу о себе. Теперь Сергей видел другой Ленинград: промерзшие дома, улицы, засыпанные снегом, ломтики хлеба пополам с отрубями. И большую квартиру на Невском он увидел, и человека со странной фамилией Егулин, выменивающего ценности на продукты. Что он мог рассказать? Почти ничего. Потому что о том, чем занимался Сергей, могут знать только люди, посвященные в их дела. Хвастаться той единственной в жизни неделей войны, за которую получил медаль 'За отвагу', глупо. Марина человек военный, сама увидит. Но ему очень хотелось, чтобы она узнала обо всем этом сама. Узнала и увидела его совсем другими глазами.
Марина посмотрела на часы.
- Мне пора на дежурство, Сережа.
- Уже? - В голосе его послышалось столько сожаления, что она, улыбнувшись, предложила:
- Вы можете мне помочь. Я вас использую как грубую мужскую силу.
Сергей вскочил, он был готов идти куда угодно и делать что угодно, лишь бы побыть с ней хотя бы еще час.
Они миновали вагон-аптеку, перевязочную.
- Пришли. - Марина вынула из шкафа халат. - Накиньте его, Сережа, он, конечно, маловат вам, но это временно. Я принесу минут через десять другой. Пойдемте. - Она открыла дверь, и Белов сразу же почувствовал острый запах лекарств, к которому примешивались еще какие-то неприятные, резкие запахи. По обеим сторонам вагона тянулись в два ряда койки, на них лежали раненые.
- Здравствуйте, мальчики, - сказала Марина.
- Здравствуй, дочка.
- Мариночка...
- Привет.
- Здравия желаем, товарищ младший лейтенант.
- Ах, Марина, ах, Марина, ах, Марина, - пропел чей-то веселый голос.
Они медленно шли вдоль ряда коек, и Марина успевала поправить подушку, вынуть градусник, пожать чью-то руку, кому-то улыбнуться, ответить на шутку.
- Мариночка, товарищ младший лейтенант медицинской службы, - раздался вдруг протяжный, интонационно знакомый Сергею голос, - кого ты к нам привела?
С верхней полки свешивалась рука, вся синяя от татуировок. Чего только не было на ней! Якоря, кресты, могилы. Но Сергею сразу бросилась в глаза знакомая сентенция: 'Кто не был - побудет, кто был - не забудет'. Он поднял голову и увидел челку, косо лежащую над нагловатыми глазами, ухмылочку и блеск стальных фикс.
- Так кто же будет этот клиент? Новый медбрат?
- Лежите тихо, Свиридов, вы слишком любопытны.
- Студент, - раздался вдруг взволнованный голос, - студент... Сережа...
