Кожаная рубаха, расшитая мелкими ракушками и костяными пластинками.
На ногах простые муклуки, парка без капюшона с разрезом на груди, заколотым костяной булавкой, на руках костяные браслеты.
«…
На низкой лиственнице стрекотала сорока.
Она крутила хвостом и выкрикивала обидное, но на нее никто не смотрел.
Старый Тофнахт опустил в яму костяную ложку, по плоской ручке которой медленно шел, задрав свернутый в раковину хобот, белый мамонт Шэли.
Под головой умершего пристроили каменную подушку.
Он устал.
Он должен был отдохнуть.
Он был на охоте, теперь пойдет под землю.
Там встретит толстого турхукэнни и весело обманет его. Для пользы Людей льда весело обманет. Скажет, размахивая красивой ложкой: «Смотри, какая! Таких скоро много будет! Не ходи в тундру, скоро все сами под землю придут».
Смерть — опасное состояние.
Охотники молча переминались, им хотелось уйти.
Им хотелось мять в руках стебли речного чеснока, острым соком натирать лица.
Они не хотели стоять над холодной ямой, они боялись и не смотрели на умершего. Но напрасно старик Тофнахт посыпал бледное лицо охрой. Желто-коричневый порошок не возвращал живого темного цвета.
Охотники хотели уйти.
Они ворчали.
По узкому лазу Хеллу пробрался в обширный грот.
Пахнуло сухой прохладой из глубокого колодца, в котором много столетий назад стучал по стенам человеческими берцами певец Напилхушу. Метнулись тени, летучая мышь горестно вскрикнула. В соседнем гроте такие летучие мыши свисали из-под кровли живыми гирляндами. Там на три локтя неровный пол покрывали пласты окаменевшего помета.
Опасливо коснувшись уродливых медвежьих черепов, пирамидой сложенных в заплывшей сталактитами нише, Хеллу поднял глаза.
Ужасно поблескивал широкий наконечник Большого копья, вырезанный из цельного бивня. Этот бивень долго размачивали в особенном растворе, потом выпрямляли, надрезали с боков кремневыми лезвиями. Тщательная шлифовка выявила скрытый сетчатый рисунок. Конечно, Большое копье пронзит самую толстую засмоленную шкуру. Сразив гиганта, можно весело прыгать через мохнатую, еще теплую тушу и играть в военные игры. Двенадцать самых сильных охотников с громким криком бросятся на белого мамонта Шэли, а еще двое ловко поднимут парус, чтобы столкновение оказалось смертельным.
Хеллу нежно провел рукой по древку.
Ноги сами приплясывали. В гроте никого не было.
Он оглянулся. Темно.
В гроте, правда, никого не было.
Губы шевелились, ноги двигались, восторженные слова сами рвались из сердца.
Хеллу не хотел быть услышанным.
Ведь он не жалкий калека, чтобы петь, подпрыгивая, размахивая руками.
Он не убогий калека, ни на что не способный. Он не лишен зрения, горб не пригибает его к земле. Он настоящий охотник — может плясать у костра, опьянив себя жирной пищей и мухомором. Может, как все, сидеть у костра молча. Зачем ему выкрикивать странные слова, непроизвольно рвущиеся из груди?
Сердце прыгало.
Губы шевелились.
Хеллу не знал, зачем он так делает.
Только бы вынести копье и ударить кинувшегося навстречу гиганта!
Подобраться к холгуту как можно ближе. Обмазаться его пометом, чтобы не учуял. Загнать Большое копье в живот, до самой печени, до глубинных кровеносных сосудов, чтобы зверь, убегая, сам вымотал себе кишки. Пригвоздить к земле!
Хеллу уже пел хрипло.
Ноги сами шли в страшном ритме.
Каменные стены кружились вокруг него.
Один рисунок загадочно накладывается на другой, одно изображение вписано в другое. Бесчисленные животные идут по стенам. Их так много, что они расплываются, подобно густому туману.
Беспримесные тона — глина, охра, уголь.
Материалы всегда под рукой. Оленьи рога на стене — как лес.
Тысячи, многие тысячи животных.
Куда идут? Где холгут?
Хеллу знал, что неопытная рука всегда начинает с простых линий, мягких, беспорядочно разбросанных. Потом возникают более сложные линии. Как первые слова. Как стон, несущий значение.
Белый мамонт.
Изображение заплыло потеками прозрачных солей.
Глаза холгута полны злобы, уши прижаты. Он смотрит косо. Ступишь не так — смотрит косо. Но и так если ступишь — тоже смотрит. Будто отпрянул в туман тысячелетий, увидев совершенное оружие. Вот создал небо и землю для первого человека, а потомки первого человека построили Большое копье. Круг замкнулся.
Белый мамонт этого не понимал.
Он находил старанье Людей льда странным.
Вот, грозился, ворвусь в прогорклую пещеру, как выдох пурги. Вот раздавлю женщин, растопчу младенцев!
Линии…
Много линий…
Чем важней изображение, тем крупнее.
Огромный белый гусь, стремящийся за край лесов…
