Главное, что мы вполне довольны друг другом.
Иногда вижу Ефимыча, поскольку тоже перебрался в центр – так сказать, поближе к очагам цивилизации. По-моему, предшественник мой не благоденствует и скорее всего сожалеет о том, что уступил кормушку. Но, полагаю, другого выхода у него не было. Для подобных ему чудил называть вещи своими именами означает лишиться в итоге последних иллюзий, а это им, поверьте, мука мученическая.
Мне проще. У меня действительно давно уже не осталось ничего святого. И стало быть, нет такого вопроса, который смог бы меня смутить.
На ступени под колоннами начинает стекаться народ с какими-то плакатами. Кто-то что-то выкрикивает.
– Что происходит? – интересуются мои невидимки (о взысканиях мы к тому времени успели переговорить).
– Митинг, – отвечаю со скукой. – Порядка требуют.
– Что такое порядок?
– Порядок, – небрежно объясняю я, – это когда тебе и таким, как ты, живётся хорошо, а не таким, как ты, плохо.
– Зачем?
– Что «зачем»?
– Зачем живётся?
Эх, ничего себе! Недооценил я, выходит, своих экскурсантов. Озадачили. Так с лёту и не ответишь.
– Н-ну, скажем… ради продолжения рода. Чтобы рожать детей.
– Зачем?
– Чтобы рожали детей…
– А дальше?
– Чтобы рожали детей, чтобы рожали детей… Могу и дальше.
– Вы тоже продолжаете род?
– Спасибо, уже продолжил. Больше не хочется.
– Тогда зачем живёте?
– Хороший вопрос, – невольно усмехаюсь я.
– Нет, – с сожалением поправляют меня. – Вопрос плохой. Но вам придётся на него ответить.
Время разбрасывать камни
А между тем через бездну пространства на Землю смотрели глазами, полными зависти, существа с высокоразвитым бесчувственным интеллектом, превосходящие нас настолько, насколько мы превосходим вымерших животных…
За Волгой для нас земли нет!
При виде едущей навстречу тачки (нет, не автомобиля – тачки в исконном значении этого слова) гадюка дёрнулась вправо, влево и, уразумев, что бежать некуда, поспешно свернулась в сложный пружинистый узел, изготовилась к броску. Молоденькая, полуметровая. Особенно трогательно выглядел хвостик, которым она угрожающе постукивала по утоптанной до глянца грунтовке. Честно предупреждала, что голыми руками не возьмёшь.
– Ну! – сказал Георгий, останавливая тележку. – А дальше?
Дальше гадючка сообразила, что ей дают шанс, и, метнувшись к левой обочине, попыталась перехлестнуть насыпь с разгона. Не удалось. Кинулась ещё раз – и опять съехала на дорогу. В панике обернулась к Георгию и, вновь приняв боевую позицию, принялась нервно постукивать хвостиком.
– Нужна ты мне! – хмыкнул тот. – Змееборца нашла…
Отпустил рукоятки и огляделся, высматривая прутик подлиннее – подсадить. Прутика поблизости не оказалось, а юная рептилия тем временем сумела-таки с третьего раза одолеть, прямо скажем, невеликое препятствие. Извилисто шевельнулись за обочиной белобрысые, выгоревшие до пунцовых оттенков сорные колоски. Овсюг какой-нибудь…
– И больше, смотри, на дорогу не суйся, – строго посоветовал вослед Георгий. – Тут покруче тебя гады ползают. Расплющат – и не заметят.
Впереди, над песчаными буграми, поросшими кое-где быльём, давно уже показался город. Запросто можно было вообразить, будто до него час ходьбы. Однако ещё полсотни шагов – и впечатление это исчезнет: за песчаной грядой блеснёт Волга. Естественная преграда, глядя на которую, опять-таки можно потешить себя иллюзией, что цепкие щупальца с того берега до тебя не дотянутся.
По сути город давно уже принадлежал чужим, хотя далеко не все об этом знали, полагая события последнего времени просто стечением обстоятельств или даже карой за грехи. Словно бы подёрнутый тончайшим сизым пеплом, он смотрелся отсюда точно так же, как десять—пятнадцать лет назад, если, конечно, не сосредоточиваться на скелетах невероятных, нечеловеческих конструкций, вознёсшихся недавно над людским жильём.
А ведь пока их только ещё монтируют. Как же они будут выглядеть в готовом виде?
Впрочем, не надо о грустном. Сосредоточимся на милом сердцу занятии.
Давным-давно, задолго до нашествия, как раз напротив дачных посёлков набежала на мель баржа с камнем. Так, во всяком случае, рассказывали. Чтобы сняться, пришлось разгрузить её прямо на мелководье. Год от года Волга мыла камушки, шлифовала с песком. Сначала Георгий, приходя купаться, просто подбирал приглянувшиеся голыши и складывал на участке горкой. Потом придумал мостить ими дорожки.
Хорошо, когда есть чем отвлечься. Камушек к камушку – так и забудешь хотя бы на время о том, что нас всех ожидает в ближайшем будущем…
Препятствие подкралось незаметно. Не вскинь он вовремя глаза, так бы и въехал тачкой в перегородившие грунтовку двустворчатые ворота, наспех сваренные из кусков арматуры. В обе стороны от неведомо когда возникшей преграды по песчаным буграм разбегалась колючая проволока. А на самих воротах висел замок.
– Что за хрень? – пробормотал Георгий, озираясь.
По ту сторону ограждения близ решётчатых врат утвердилась на диво обшарпанная будка, уже окрашенная на треть мерзкой краской рептильного гадливо-зелёного цвета.
– Эй! А люди тут есть?
Молчание. Хотя какие-то шорохи и постукивания из-за будки слышались. Решив не церемониться, Георгий достал из матерчатой сумки железный совок, которым выкапывал увязшие в песке голыши, и с маху грянул им по арматурине. Потом ещё раз.
– Погреми мне там, погреми, – отозвался знакомый шамкающий голос, а минуту спустя из-за будки показался и сам Евсеич. В укапанных краской кроссовках, в камуфлированных штанах с подтяжками и в соответствующей штанам панамке. На бурой от загара старческой груди расползлась самосевом седая поросль. В морщинистой, испещрённой зелёными чешуйками ручонке, напоминающей лапку некрупного динозавра, – плоская малярная кисточка.
– Ты теперь сторож тут, что ли? – поздоровавшись, озадаченно спросил Георгий.
В ответ пенсионер величаво наклонил пятнистую свою панамку. Водянистые прозрачные глаза строги, губы поджаты. Сразу видно, при должности человек.
– Ну, открывай тогда…
– Не имею права, – с достоинством отвечал беззубый Евсеич.
– Я ж не на машине! Или тут и с тележек плату брать будут?
– Приказано никого не пускать, – помедлив, с расстановкой известил Евсеич.
– Как никого? – ошалел Георгий. – А купаться пойдут?
– Никого, – подтвердил Евсеич.
– Погоди! Кто приказал?
Мог бы и не спрашивать. Кроме того, на левом столбе ворот обнаружилась временно приютившаяся там табличка, поясняющая на трёх земных языках, кому теперь принадлежит территория. Ну вот и до левобережья добрались. Чуяло сердце.
– Неужто и берег оттяпали? – У Георгия даже голос упал. – Это ж муниципальная собственность…
