На него смотрели четыре револьверных ствола, в такой ситуации только обнюхавшийся кокаином человек мог начать сопротивляться. – Обыщите его. В комнату вошел высокий элегантный господин. – Ну что, Нож, отгулял? – Я не понимаю, о чем вы говорите. – Не лепи горбатого.
И тут в кабинет вошел Курантовский из варшавской сыскной. И Казимир понял, что влип. Бахтин подошел к столу.
– Ну, что, Калецкий, сами расскажете, как убили городового, или будем беседовать в сыскной?
Казимир посмотрел на сыщика и понял, что они знают много, а то, чего не знают, выбьют у него на допросе. – А что вы хотите узнать? – Кто убил городового и поджег склад. – Городового убил Дергаусов. – Из чего он стрелял? – Из маленького браунинга. – Чем докажешь?
– А у него в кармане шинели запасная обойма осталась.
И было это чистой правдой, потому что Казимир, уезжая из ресторана, повинуясь какому-то неосознанному чувству, сам положил ее в карман шинели Дергаусова. И именно это спасало его от виселицы, которая по военному времени вполне могла обломиться за убийство чина полиции. – Твоя роль?
– Я, господин начальник, только газолин принес.
Бахтин посмотрел на этого маленького изящного человека, на котором мундир Земсоюза сидел с необыкновенным шиком, и подивился, как в этом субтильном существе живет столько скверны.
– Господин начальник, я хотел бы поговорить с вами и паном Курантовским тет-а-тет.
– Любопытно. Господа, оставьте нас втроем, – усмехнулся Бахтин. Сыщики вышли.
– Ну, что же вы желаете нам поведать, пан Калецкий? – Господин начальник, я вам все расскажу о делах Дергаусова, если пан Курантовский забудет о моих варшавских шалостях.
– Шалостях, – засмеялся Курантовский, – а ломбард, а ювелирная лавка на Крахмальной… – Я сдам подельников.
– Не торгуйся, Казимир, – Бахтин закурил, – есть несколько путей отвести тебя от петли. Возможно, ты нам пригодишься, но пока напиши все, что знаешь оДергаусове. – Я был слепым орудием, господин начальник.
– Не лепи горбатого, Казимир, ты же не фраер, а авторитетный налетчик. Смешно, ей-богу. Степан Николаевич! В комнату вошел ротмистр Гейде.
– Александр Петрович, обойма действительно в кармане шинели Дерагусова. В гардеробе двое.сыщиков.
– Степан Николаевич, берите его и допросите по всей форме. Только о подполковнике Княжине ни слова пока, – понизил голос Бахтин. – А мы в «Мавританию».
Во втором часу ночи Дергаусов почувствовал, что захмелел. Нет. Он пьяным не был. К нему пришло счастливое ощущение публичного одиночества, когда все происходящее в кабинете ресторана отдалилось от него, стало неважным и неинтересным. В углу играл на рояле элегантный худощавый человек в ярком платке вместо галстука. Голос его грустно-надтреснутый, чуть грассирующий, заставлял Дергаусова полностью абстрагироваться от реальности. Про себя он повторял щемящие слова романса: «…кокаином распятая в мокрых бульварах Москвы…» Господи, до чего же хорошо!
И певец этот Саша, которого затащил к ним Сережка Лидин, пел изумительные песенки, так созвучные настроению Дергаусова.
Ему было грустно уезжать из привычного московского мира. От веселых женщин, сытных кабаков, от всей этой бесшабашной компании.
Вошел официант, поклонился.
– Вас, ваше высокоблагородие, господин Пашковский к аппарату просят.
– К аппарату. Куда? – Дергаусов начал застегивать френч. – Здесь, рядом-с. – Пошли.
Он встал и зашагал к дверям. Никто из веселой компании не обратил на него внимания.
Официант услужливо скользил впереди, показывая дорогу. – Здесь. Дергаусов открыл дверь.
Официант толкнул его в спину, и он буквально влетел в кабинет. – Как…
Он не успел договорить, двое ловких молодых людей схватили его за руки. Щелкнули наручники.
И только тогда Дергаусов увидел, что в комнате у стены стояли еще трое.
К нему вплотную подошел высокий, модно одетый человек.
– Я помощник начальника Московской сыскной полиции коллежский советник Бахтин, арестовываю вас как подозреваемого в поджоге пресненского склада и убийстве городового Полуянова.
Дергаусов молчал. Он просто не мог поверить. Не мог вспомнить слова. – Ваша шинель в гардеробе? – спросил Бахтин. Дергаусов кивнул. – Пошли.
В гардеробе перепуганный швейцар накинул шинель на плечи Дергаусова. – Минутку, – подошел Бахтин, – понятые здесь?
– Здесь, господин начальник, – рявкнул радостно Баулин. – Обыщите.
Баулин вынул из кармана шинели инкрустированную серебром обойму от браунинга.
– Нет! – закричал Дергаусов. – Нет! – И забился в руках сыщиков.
Домой Бахтин приехал утром. Прошел в кабинет и сел не раздеваясь у окна. Светало, и город за окном, заваленный снегом, с горящими теплым огнем окнами, казался дивной рождественской открыткой. Многосуточная усталость сразу прошла, как только он сел в привычное кресло, положил руки на зеленое сукно стола. Муркнув, ему на колени прыгнула Луша, залезла на грудь и запела радостно. Бахтин тоже обрадовался ей. Как каждый одинокий человек, он с возрастом все больше привязывался к улицам, домам, животным. Ну и, конечно, к книгам. И было это противоестественно, потому что люди тянулись к нему, многие, особенно сослуживцы, подражали его манере одеваться, говорить. Бахтин тоже был расположен к людям. Он искренне дружил с Женей Кузьминым, скучал по Оресту Литвину и Филиппову. Был сердечно привязан к Ирине, когда-то безмерно любил Лену Глебову.
Чувство одиночества он испытал сразу после исключения из училища. Для него закрылись двери приличных домов. И те юношеские связи, которые с возрастом перерастают в определенные светско- деловые отношения, окончательно оборвались после его ухода в полицию.
На беспокойном поприще своем он заработал некую известность – сродни популярности циркового борца, получил русские и иностранные награды, чин шестого класса, но тем не менее остался полицейским чиновником, то есть человеком, с которым неудобно было иметь короткие отношения.
Но так уж сложилось, что все его друзья и привязанности, приобретенные в молодости, остались словно за стеклянной дверью, – он видел их, голоса слышал, а войти не мог. Потому что дверь та открывалась только с одной стороны.
А он хотел именно туда. Хотя и знал, что общество то больно и порочно. Что многие из этих лощеных, истинно светских людей нечисты на руку, развратны и подлы. Но что делать, людям всегда хочется попасть именно туда, куда их никогда не пустят. И Бахтин часто думал о том, как открыть эту чертову дверь. Как попасть в тот красивый и легкий мир. Сначала он думал, что чины и награды помогут ему. Нет. Шли годы, он становился старше, кажется, пора успокоиться. Женился бы на милой дочке одного из коллег, воспитывал бы детей. Но слаб человек. Живет в нем всепоглощающее тщеславие, и от этой болезни возраст не лечит. Так и остался он человеком за дверью. Но все-таки он сделал свое дело. И человек из общества присядет на скамью подсудимых. И родилось внутри его щемящее чувство победы. Словно запели трубы на юнкерском плацу. Бахтин аккуратно взял Лушу, не раздеваясь лег на диван и немедленно заснул.
– Уж и не знаю, что мне делать, – полицмейстер, московский генерал Золотарев, тяжело вздохнул. – По службе нашей собачьей я искренне благодарю вас. Вот и распоряжение подготовил о поощрении всех, в деле участвовавших. Более того, князь Львов из сумм Земсоюза средства немалые выделил на поощрение. Военное ведомство награждать вас собирается. Но не знаю, что и делать, градоначальник весьма недоволен.
– Позвольте, ваше превосходительство. Как же так, мы такое сложное дело подняли, за месяц буквально…
– Да сидите вы, Карл Петрович, голубчик вы мой, я разве не понимаю, но Коншин ваш должен стать родственником Климовича, а его все московские газеты полощут. Ну, а вы что молчите, Александр Петрович?
– Жду, ваше превосходительство, жду, когда до меня очередь дойдет. – Уже дошла, – Золотарев
