который слегка затянулся и оттого выглядел более страстным, чем был на самом деле? Вот и хорошо. Во всяком случае, если кто-то и должен приносить извинения, так это мы с Йейтом. Непрошеным зрителям не следует критиковать то, что не было предназначено для них, верно? И еще, Лиз, – Эндрю дождался, когда Лиз посмотрит на него, – случилось так, что Крис Соупер – один из немногих здешних парней, против твоей дружбы с которым я никак не стал бы возражать. Роджер Йейт – второй, но я, увы, не имею права диктовать тебе свою волю… Однако, дочка, на сегодня хватит. Отправляйся в постель, и сладких тебе снов!
Лиз легла спать, чувствуя себя глубоко несчастной. Она никак не могла забыть то полное безразличие, которое продемонстрировал Роджер Йейт, увидев ее в объятиях Криса.
На следующее утро девушка получила доставленное с оказией письмо от Криса, которое тот написал на рассвете, перед тем как уехать на участок нефтедобычи. Найдя письмо в прихожей, Эндрю отдал его Лиз и не сказал ни слова, когда она отложила послание в сторону, чтобы прочитать его, когда останется одна. Во время завтрака, состоявшего из кофе и булочек, они говорили о самых разных вещах, и, только собравшись уходить, чтобы доставить сэра Грегори Фиша на аэродром, Эндрю сказал:
– Да, кстати, Йейт говорил мне, что он уже побеседовал со старшей медицинской сестрой о твоей работе в больнице. Можешь заглянуть туда сегодня утром, конечно если у тебя нет других дел.
Когда отец ушел, девушка прочла послание Криса. Оно гласило:
«Лиз, дорогая, прошу меня извинить за вчерашний вечер. Ты не хотела, чтобы произошло то, что произошло, а я, клянусь, не знал, как будут развиваться события, пока все это не случилось. Но я был так счастлив в тот вечер с тобой и на самом деле поверил, что ты точно так же освободилась от былых привязанностей, как и я. Если это не так либо если ты больше не хочешь видеть меня, пожалуйста, разреши мои сомнения. Я постараюсь понять тебя. А если ты считаешь меня всего лишь неуклюжим увальнем – что ж, прошу прощения и обещаю, что не стану вовлекать тебя ни в какие истории, если только ты согласишься встретиться со мной во время моего следующего отпуска. (Я и надеяться не смею, что ты снова приедешь на буровые. Для меня это было бы счастьем!) Но так или иначе, все, что я сказал тебе вчера вечером, остается в силе, и, если ты захочешь оказать мне милость и черкнуть пару строк, почта к нам приходит с вечерним транспортным конвоем.
Лиз медленно сложила письмо и достала чистый лист бумаги. Промучившись полчаса, она наконец сочинила ответное послание:
«Дорогой Крис, тебе не нужно винить себя за то, что произошло прошлым вечером. Если бы нам не помешали, мы смогли бы поговорить и я объяснила бы, как отношусь к нашей дружбе, которая, надеюсь, не закончится. Обязательно дай мне знать, когда снова окажешься в Тасгале.
Перечитав написанное, Лиз осталась недовольна. Ведь рано или поздно настанет день, когда ей придется честно сказать Крису, что их дружба не перерастет в нечто большее, так зачем же откладывать? Однако Лиз не могла обмануть его надежду на ответное письмо, поэтому положила листок в конверт, запечатала и по пути в больницу занесла его в экспедицию местного управления нефтяной компании «Пан-Сахара».
Старшая медицинская сестра оказалась монахиней с внимательным взглядом, красивыми руками и выразительным голосом. На безупречно правильном английском она поблагодарила Лиз за предложенную помощь и сказала:
– Надеюсь, вы понимаете, что мы сделаем из вас то, что в вашей стране называется «прислуга на все случаи»? Возможно, эта работа не потребует применения профессиональных знаний, но при этом ваша помощь все равно окажется неоценимой.
Лиз улыбнулась:
– Доктор Йейт уже объяснил мне это. И коль скоро у меня нет настоящего опыта по уходу за больными, стало быть, я не смогу думать, что растрачиваю то, чем не обладаю, не так ли?
– Со слов мистера Йейта я поняла, что если не опыт, то качества, необходимые медицинской сестре, у вас есть.
Щеки Лиз вспыхнули румянцем.
– Доктор Йейт очень добр, – пробормотала она.
Старшая сестра только покачала головой:
– Нет, он скорее проницателен. Однако, дитя мое, раз мы с вами договорились, что вы поможете нам при выполнении лишенных всякого флера романтики дел, мне хотелось бы знать, когда вы сможете приступить к исполнению обязанностей?
Было условлено, что Лиз будет пять дней в неделю приходить каждое утро в больницу и работать до полудня. Домой девушка вернулась с целой кипой спецодежды и вечером устроила для отца демонстрацию больничной моды.
– Должен признаться, – сказал он после этого, – что Провидение, облачившее медицинских сестер в белые одежды, знало, что делает!
– Ты хочешь сказать, что такая одежда добавляет очарования даже самым некрасивым из нас?
– Наоборот, я хочу сказать, что она делает всех вас такими восхитительными, что один только ваш внешний вид – и тот заставит мужчину выздороветь как можно быстрее!
– Но ведь медицинские сестры ухаживают не только за мужчинами.
– Не надо спорить по мелочам! В основе моих доводов лежат данные статистики. Ты посмотри, сколько мужчин женились на медсестрах, ухаживавших за ними, не говоря уж о всех тех, кто хотел бы поступить так, если бы их не обогнали доктора, первыми пришедшие к финишу!
Как и было условлено, в больнице Лиз исполняла обязанности то курьера, то сиделки или же подменяла медсестер, как только в палатах возникала нехватка персонала. Временами ей случалось дежурить на коммутаторе больницы в качестве телефонистки; другие дни она проводила, собирая по палатам корзинки, с тем чтобы в больничной аптеке в них были положены лекарства, необходимые больным. Несколько реже девушке доводилось помогать при перевязке, а время от времени ей поручалась более ответственная работа – уход за детьми.
Такие задания больше всего нравились Лиз. Сестра Олавия, под опекой которой находилось детское отделение, была розовощекой монахиней, наполовину француженкой, наполовину ирландкой. С находившимися в подчинении медсестрами из числа мирян она говорила на французском языке, с Лиз общалась на английском, с ярко выраженным протяжным ирландским акцентом, а со своими малолетними пациентами – на полудюжине диалектов Сахары.
Родителями заболевших детишек были погонщики верблюдов, купцы из кочевников и ремесленники, которые каждое утро устанавливали свои лотки на рынке. Дети в больницу поступали с самыми разными недугами, от ожогов до змеиных укусов, а по мере усиления летней жары здесь появились и более тяжелые больные – жертвы эпидемий желудочно-кишечных инфекций. На первых порах все дети либо дичились, либо боялись и потому были очень робкими. Но нежная забота и веселые шутки сестры Олавии быстро находили отзыв в их душах, способствуя эффективному излечению.
Лиз приступала к своим обязанностям начиная с восьми часов утра и работала до полудня, а затем возвращалась домой как раз вовремя, чтобы посидеть за ленчем вместе с Эндрю. Или же, как это случалось иногда, он заезжал за ней, и они отправлялись домой вместе.
В один из таких дней – томительно жаркий, с облаками и сильным порывистым ветром, когда Эндрю после ленча вновь отправился в город по какому-то делу, – в доме зазвонил телефон.
– Лиз, знаешь, о чем я хочу тебе сказать? – защебетала Бет. – Вернее, о ком я хочу тебе сказать? Здесь у меня находится один твой друг. И не просто друг, а Крис собственной персоной! Крис?!
Его второе послание было кратким:
«Благодарю за слова о том, что моя репутация не окончательно подорвана в твоих глазах. Что ж, до встречи во время моего следующего отпуска, хотя не знаю, как я дождусь его прихода!»
До сих пор Лиз малодушно надеялась, что откровенный разговор с Крисом удалось отложить на неопределенный срок. Встревожившись, она засыпала Бет вопросами:
– Что ты хочешь сказать этим своим «здесь у меня»? Ведь отпуск ему пока еще не положен, верно?
– Конечно же нет. Кажется, он приехал в Тасгалу по делам, но на полпути машина сломалась, а я,
