Григорий легким рывком левой руки закрыл окно, и купе заполнила тишина. — А я стою за дверью и вдруг слышу — окно открыли. «Ах ты, — думаю, — что он затеял — костей ведь не соберет!» И вот пришлось сломать… казенное…
В Серпухове на пустом ночном перроне некому было обратить внимание на странную встречу. Когда поезд остановился, два человека в шинелях подошли к мягкому вагону; в это время навстречу им из вагона вышли тоже двое, и все они, не здороваясь, молча, пошли мимо вокзала к переезду, где стоял большой черный автомобиль. Трое сели в автомобиль, а четвертый пошел обратно, но он не спешил к поезду. Это был единственный человек в Серпухове, который знал, что сейчас столичные чекисты провели какую-то молниеносную операцию. И хотя этот человек был дежурным дорожного поста ГПУ, даже ему не было сказано, кого берут из поезда. Хотя на случай, если бы с автомашиной, обгонявшей поезд, что-либо произошло, дежурный имел приказ подойти к мягкому вагону и предоставить себя в распоряжение едущего в этом вагоне сотрудника ГПУ Сыроежкина.
А машина уже мчалась в Москву, и в ее открытые окна врывался летний воздух, пахший землей. Вдали от шоссе уютно светились чьи-то окна. А в черном небе качалась бледная россыпь звезд.
— Разрешите пожаловаться на вашего подопечного, — сказал Сыроежкин.
— Прошу вас, не надо, — взмолился Павловский, он сидел между Сыроежкиным и Пиляром на заднем сиденье.
— Что случилось? Говорите! — сухо приказал Пиляр.
— Они окно открыли в вагоне… Мне пришлось дверь в купе ломать. И небось не понимают, что я их спас, — немножко ерничал Сыроежкин.
— Кто-нибудь из пассажиров обратил внимание?
— Кроме нас, в вагоне было еще два пассажира, он и она… молодые… — ответил Сыроежкин. — А проводник уже спал без задних ног.
— Затмение нашло на меня… честное слово, — тихо сказал Павловский. — Прошу прощения.
Пиляр молчал и думал про себя, что не ошибся, полагая, что Павловский по-прежнему каждую минуту готов к побегу. С этим следовало считаться и тоже каждую минуту быть начеку. Операция уже идет к концу, и, если все дальше пойдет по плану, Павловскому понадобится сыграть свою роль всего лишь один раз…
ЧАСТЬ 4
ВОЗМЕЗДИЕ
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Фомичев готовился к поездке по стране. Он занимался этим настолько серьезно, что это создавало для чекистов немалые трудности. Вдруг он начинал капризничать по поводу маршрута и требовал включения в него новых городов. Ему легко было назвать какой-нибудь новый город, а для чекистов это означало новые бессонные ночи и дни тяжелого труда. Естественно, что во время своей поездки Фомичев с настоящим савинковским подпольем встречаться не должен. Главными подпольщиками для него становились местные чекисты, которые должны были играть роли настоящих савинковцев, к тому времени или сидевших в тюрьме, или находившихся под их полным контролем. Однако было решено: если возникнет острая необходимость, в каждом из городов, где будет Фомичев, он может встретиться и с настоящими савинковцами, находящимися в руках чекистов.
Подготовка на местах к приезду Фомичева была делом сложным и очень ответственным. Ведь заранее было решено, что после этой инспекционной поездки он будет выпущен за границу, и конечно же он отправится с докладом к Савинкову. Этот его доклад становился одним из решающих условий успеха всей операции. Но не так-то просто было в короткий срок подготовить к встрече с Фомичевым брянских, орловских и ростовских чекистов. В этой подготовке происходило всякое, и смешное в том числе. В Брянске в последнюю минуту оперуполномоченный наотрез отказался общаться с Фомичевым в качестве руководителя местной организации НСЗРиС, он заявил, что считает несовместимым называться большевиком и произносить те слова, которые должен услышать от него Фомичев. Доложили об этом Дзержинскому. Феликс Эдмундович от души посмеялся и сказал:
— Придется этого сверхправоверного товарища заменить. Конечно, приказать ему можно, но он нам такое сыграет, что с Фомичевым случится удар…
Из Орла пришло известие, что чекист, отлично подготовившийся к исполнению роли савинковца, на котором фактически держалась вся игра, погиб в перестрелке с бандитами, и орловцы просили дать им неделю на подготовку нового исполнителя этой роли. Им дали три дня… Долго не ладилось дело и в Ростове…
Поезд в Брянск отходил в пять часов. Днем Шешеня сам съездил за свояком в Царицыно. По дороге сообщил ему, что Новицкий пожелал дать прощальный обед.
— С чего бы это? — насторожился Фомичев. Он вообще последние дни нервничал. У него вдруг возникало безотчетное недоверие к окружавшим его здесь людям. Ему стало казаться, например, что Шешеня хочет от него избавиться, чтобы не делить с ним славу, связанную с присоединением к союзу «ЛД». Он насторожился и сейчас…
— Что будет на третье? Цианистый калий? — невесело рассмеялся он, глядя в глаза свояку.
Шешеня его намека не понял, он сказал:
— Я догадываюсь, зачем Новицкому этот обед. Они, в «ЛД», видят, что ты начал ставить на ноги нашу организацию, и хотят на всякий случай выказать тебе свое расположение. Я прошу тебя — держись с ним сухо, холодно, дай ему понять, что мы сами с усами. Надоело мне слышать от них — «уровень не тот, полномочия не те».
— Ладно, есть у меня одна мыслишка… — сказал Фомичев.
Мыслишка его свелась к тому, что, когда они с Шешеней приехали в ресторан «Аврора» на Петровских линиях, Фомичев, надменно поздоровавшись с Новицким, вдруг сказал:
— Я должен предупредить вас, что совершенно сыт и меня пугает сама мысль сесть за накрытый стол. Как говорится, мы пришли к хозяйке, а не к ее пирогу.
— Высокий протокольный язык в таких случаях именно хозяйку в виду и имеет, — только улыбнулся Новицкий. — Прошу вас, Иван Терентьевич…
Разговаривая с Фомичевым, Новицкий делал вид, что не замечает Шешени. Так тот и остался один в вестибюле ресторана. А Новицкий с Фомичевым поднялись на второй этаж и вошли в небольшой кабинет. Навстречу им ринулся официант, который «стелился» перед Новицким и величал его по имени и отчеству.
— Ну, видите, Иван Терентьевич? Стол не накрыт. Мы попросим только кофе, это и будет обедом двух договаривающихся сторон, — сказал Новицкий.
— Прикажете коньячку? — спросил официант.
— Как, Иван Терентьевич? Я думаю, по рюмочке не помешает. Дайте маленький графинчик…
План Фомичева — провести небрежный разговор, стоя и поглядывая на часы, — не осуществился. Пришлось сесть к столу, взять из золотого портсигара Новицкого дорогую папиросу и, прикурив от его спички, сказать «спасибо». А потом уж он спохватился, вспомнил совет Шешени и снова принял надменный
