— Прекратите истерику! — цыкнул Федоров. — Нам от вас нужна только правда.
— Я уже сказал: нету никаких дел! Нет! — Зекунов действительно был близок к истерике, он снизил голос, но как бы шепотом продолжал кричать: — Я свою душу вам не продавал! Не продавал! Оставьте меня в покое!
— Прекратите! — тихо приказал Федоров продолжавшему причитать и качаться на скамейке Зекунову.
— Не из железа у человека нервы. Не из железа, — опустив голову, сказал Зекунов и затих.
— Значит, никакой работы вы не вели?
Зекунов поднял голову и заговорил с нараставшим возмущением:
— А чего вы ждали? Чего? Посылаете нас сюда, как последних идиотов. Говорите: вас поддержит народ! Какой народ? Тут каждый второй с полным удовольствием сволокет тебя в ГПУ! Не вышел из меня герой! Не вышел. И вообще — отпустите меня подобру-поздорову. Я не знаю вас, вы не знаете меня! — Зекунов вскочил, но Федоров схватил его за рукав и силой усадил снова.
— Вы арестованы, гражданин Зекунов, поднимите руки, — негромко приказал он. — Я из ГПУ.
Подошедшие оперативники помогли Федорову обыскать окаменевшего Зекунова, а потом отправились делать обыск в его комнате.
Федоров с арестованным пешком отправился на Лубянку. Он решил допросить Зекунова сейчас же, пока тот не успел придумать обманных версий. По дороге и в кабинете Федорова Зекунов не проявил ни страха, ни особой взволнованности и охотно рассказывал все, о чем его спрашивали.
После нескольких допросов было установлено, что Зекунов как резидент Савинкова ровным счетом ничего не делал. Он даже не сходил по трем адресам, которые ему дали в Варшаве. Прибыв в Москву, он прежде всего отыскал свою семью. Оказывается, он еще раньше задумал: если семью не найдет, тогда будет работать как резидент, а если найдет, то на этой опасной работе поставит крест…
Выяснили, что Зекунов был младшим командиром Красной Армии и во время наступления на Варшаву попал в плен к полякам. Там он пошел в армию Булак-Балаховича, но вовремя понял, что угодил к бандитам. Бежал. Скрывался у своего однополчанина, работавшего в польской полиции. Тот его и познакомил с представителем савинковского союза, выдав за капитана белой армии. Зекунов сразу же согласился, чтобы его забросили в Россию, и его стали готовить как резидента.
Федорову казалось, что Зекунов рассказывает правду, но он продолжал допрашивать его каждый день, пытаясь поймать на неточностях или противоречиях. Зекунов твердо держался один раз сказанного и вызывал у Федорова все больше доверия.
Поскольку сам Зекунов жене ничего о своей тайной миссии не сказал, Федоров сообщил ей, что муж ее арестован в связи с хищением грузов на железнодорожном складе, но сам он в воровстве, мол, не участвовал и арестован за служебную халатность, так как ограбление склада произошло в часы его смены.
— Я знала, что его зря взяли, — убежденно сказала она.
Федоров был уверен, что жена Зекунова расскажет это всем соседям и знакомым. Так что, если Савинков поручит кому-нибудь еще проверить Зекунова, ревизор получит именно эту информацию: резидент арестован по воровскому делу, но не как прямой соучастник, а за служебную халатность…
Операция против Савинкова, задуманная ОГПУ, должна была начаться посылкой из Москвы за границу савинковца, которому можно было настолько верить, чтобы без колебаний отправить его туда одного.
Выбор был небольшой: либо Шешеня, либо Зекунов.
Шешеня по своим данным подходил больше, а главное — он был известен всему руководству савинковского союза. Но веры у чекистов ему не было никакой. Страх перед расплатой за совершенные им преступления, может быть, еще сделает свое дело, но твердо надеяться на это нельзя…
Сейчас самым главным было выяснить меру допустимого доверия Зекунову. Если Зекунов, перейдя границу, переметнется к противнику, вся операция будет провалена. Более того, вторично начинать ее будет уже бессмысленно…
Зекунова ввели в кабинет Федорова в седьмом часу вечера. Это был первый случай, что его вызвали на вечерний допрос, но он этим не был ни встревожен, ни удивлен. Он поспешно сел на обычное свое место перед столом Федорова и опустил голову.
— Ну что же, Михаил Дмитриевич, вспомнили что-нибудь еще?
Зекунов отрицательно покачал головой и, не поднимая головы, ответил:
— Я сказал: врать не буду. Один раз соврал — хватит.
— Когда соврали?
— Да не вам, а там, в Варшаве, Шевченко и компании. Будь проклят тот час!
— Значит, во всем виноват только тот час?
— Я во всем виноват! Но самое тяжкое наказание несу не я.
— А кто же?
— Жена моя, вот кто. Один ребенок на руках, другой скоро родится, — Зекунов обхватил голову руками и закачался из стороны в сторону. — Ждала меня столько, и для того, чтобы я ее погубил.
— Запоздалое раскаяние, Михаил Дмитриевич. Расскажите-ка лучше, как вы попали в плен.
Зекунов вскинул голову и удивленно посмотрел на Федорова.
— А это к чему?
— Хотим знать о вас и это.
— Все по той же глупости и в плен попал. Да, да! Меня, дурака, жизнь все время учит и все без толку.
— Расскажите.
— Тут целая история… — начал Зекунов. — Значит, был со мной на военной службе такой человек — капитан царской, потом комбат Красной Армии Чапельский. Мы с ним всю царскую войну вместе отбыли. Почему-то он меня отметил среди других офицеров и даже вроде опекал. А в революцию вышло наоборот — я его уговорил податься в Красную Армию, и мы вместе наступали на Варшаву. В одном запутанном бою видим — плена не миновать. Ночью Чапельский подозвал меня и говорит: «Идем!» Я пошел. Спрашиваю — куда. Он говорит: «К разуму и свету». Ну, идем и идем. А он меня, оказывается, в плен привел. Он, видите ли, в красных идеалах разочаровался.
— А как с идеалами у вас? — спросил Федоров.
— Сам не знаю, а раз не знаю, значит, их нет.
— Как это так может быть? Ну, вот вы проклинаете какой-то там час. А нас вы проклинаете?
— Нет.
— Значит, все-таки какие-то убеждения у вас есть. Ну ладно… — Федоров отодвинул в сторону протокол допроса. — Я вызвал вас главным образом по поводу вашего заявления. Вам предоставлено свидание с женой.
— Когда? — выдохнул Зекунов.
— Сейчас. Вот вам пропуск на выход.
Зекунов, очевидно, не поверил и не двинулся с места.
— Возьмите! — повысил голос Федоров. — Но ровно в двадцать четыре часа вы должны вернуться. Понимаете?
— Понимаю, — еле слышно отозвался Зекунов.
— Тогда не теряйте времени, идите!
Зекунов взял пропуск, встал и медленно пошел. В дверях он остановился, оглянулся.
— Идите, идите… — сказал Федоров. — И не опаздывайте обратно.
…Зекунов вернулся около девяти, пробыв в отлучке только чуть больше часа. Казалось, он за это время постарел и похудел. Он стоял перед Федоровым и смотрел на него черными воспаленными глазами.
— Все, хватит, — говорил он, тяжело дыша, будто только что бежал. — Ставьте меня к стенке, и нечего тянуть, прошу вас!
— А больше вы ничего не хотите? — спросил Федоров.
— Что, что я могу еще желать?
