проникновенно говорил командир на каждом инструктаже, — то уж, будь ласков, прояви доблесть — не убивай его. Тебя просят об этом все, и сам товарищ Дзержинский. Эти гады нужны нашему государству живьем. Так что, товарищи бойцы, прошу вас, будьте ласковы…»
Легко сказать — не пропусти и не убей, когда он прет прямо на тебя и в темноте кажется здоровым, как лошадь.
Шешеня шел прямо на стоявшего за стволом сосны Суворова. Мало того — остановился у той же самой сосны, только с другой стороны. Остановился и часто-часто дышит. Суворов, наоборот, дышать вовсе перестал. И тогда он сделал то, над чем долго потом смеялись на заставе. Он тихонечко прислонил винтовку к сосне и с криком: «Ваня, сюда!» — бросился на Шешеню.
Шешеня резко крутнулся и присел. Суворов сорвался с его шеи и упал на пружинистый мох. Шешеня выхватил из-за голенища финку и бросился на Суворова, но в темноте не угадал. Суворов успел отползти в сторонку… А тут подоспел Панкин и, как коршун, налетел на Шешеню. Оба упали. Шешеня изловчился и пырнул Панкина ножом, но удар пришелся не опасно — в левую руку, чуть ниже плеча. От боли Иван взъярился необычайно. В это время Суворов руками нащупал голову Шешени и вжал ее в землю лицом. А Панкин поймал обе руки нарушителя и круто заломил их ему за спину. Шешеня обмяк и сделался как мешок с пенькой — видно, от боли потерял сознание…
Его попробовали допросить еще на заставе. Шешеня молчал, даже имени своего не назвал — он как-то еще не мог осмыслить того, что с ним произошло. Его отвезли в Минск. И прямо с поезда — на допрос, хотя шел третий час ночи.
Огромный кабинет. Вдоль стен, наверное, не меньше полсотни стульев. Письменный стол — на одной телеге не увезешь, лакированный и зеленым сукном покрыт. А на особом столе — телефоны. Да, тут тебе не клоповник капитана Секунды.
За столом сидел крупный мужчина с усталым лицом. Это был начальник ГПУ Белоруссии Медведь. Его глаза, скрытые в зеленой тени абажура настольной лампы, цепко и оценивающе ощупывали Шешеню: кто он, этот плечистый молодец с туповатым скуластым лицом, со срезанным подбородком и выпуклыми глазами, сонно прикрытыми тяжелыми веками? Ясно одно — экземпляр не породистый, но и не рядовая шавка.
— Ну, будем говорить? На уговоры у меня времени нет.
Шешеня молчал, смотря щелочками припухших глаз мимо чекиста.
— Ну, дело твое, — негромко бросил Медведь и приказал увести арестованного.
Шешеню поместили в переполненную камеру, где была собрана всяческая шваль: контрабандисты, валютчики, бандиты, торговцы наркотиками, взяточники.
Трое суток Шешеня терпел издевательства уголовников. Шешеня, конечно, наврал им, кто он и откуда, сказал, будто схвачен по подозрению на золото, а у него, мол, не то что золота, даже железа нет. Однако врал он не очень искусно, и уголовники решили, что он им «варит бодяг у без воды» и что он типичная подсадка или кряква. И тогда обитатели камеры избили его…
Шешеня вызвал надзирателя и потребовал, чтобы его повели на допрос, так как он хочет сделать важное заявление. Однако вызвали его только на следующий день. Ночью уголовники снова его избили, и утром он еле встал со скользкого пола возле параши, где ему было отведено место.
В первую ночь он думал о побеге и смотрел во все глаза — запоминал каждый поворот на пути из ГПУ в тюрьму. Теперь он смотрел только себе под ноги и думал о том, что, если он не желает заживо околеть в тюрьме, молчать у того важного следователя не следует.
Шешеня решил чуть приоткрыть себя, вызвать у следователя интерес, а потом тянуть мочалу и одновременно готовить побег. Полковник Серж Павловский не раз говаривал, что нет на свете такой тюрьмы, из которой нельзя бежать.
Но его привели совсем не в тот огромный кабинет и не к тому важному начальнику, а в похожую на карцер голую комнату. Следователь, очень молодой, красивый, с голубыми глазами, начал допрос.
Шешеня назвался Комлевым, сознался, что прибыл из-за кордона, и сообщил, что он по службе адъютант Савинкова. Он полагал, что следователь подскочит, услышав его титул. А тот и не шелохнулся.
— Не гните осину, у Савинкова нет адъютанта с такой фамилией, — кротко вздохнув, сказал он. — Вот что: на сколько оборотов вы решили размотаться, на столько давайте, и говорите без фокусов, а то нам дня не хватит, если я буду все ваши обороты сам угадывать. Но только без пыли. Фамилия так фамилия, адъютант так адъютант.
— Адъютант, — обиженно подтвердил Шешеня.
— Так. Фамилия?
— Шешеня.
— Вот это уже похоже на правду, — одобрительно сказал следователь. — Имя и отчество?
— Леонид Данилович.
— Пожалуйста, коротенько биографию. Чисто для сверочки. Я даже писать не буду…
Шешеня рассказал биографию почти без вранья. Но когда дело дошло до задания, с которым он шел, Шешеня сказал, что послан только посмотреть, как теперь жизнь под Советами.
Утреннюю баланду он ел не в камере, где у него каждый день уголовники отбирали хлеб, а в комнате следователя. Шешеня воспринял это как начало какой-то своей новой жизни. О побеге пока и думать нечего — за спиной неотступно маячил конвой.
Вечером его привели в огромный кабинет, где он уже был однажды. На этот раз важный начальник был в форме, Шешеня разглядел на его рукавах нашивки, но не знал, что они означают. Было ясно, однако, что начальство это высокое.
— Вы показали, что являетесь адъютантом Савинкова? — спросил начальник.
— Так точно, — вытянулся Шешеня.
— Тогда одно из двух: или Савинков растерял всех своих людей, а сам поглупел, раз послал в Россию вас, своего адъютанта, с таким ерундовым делом, или же у вас достаточно важное задание, о котором вы нам не говорите.
Шешеня судорожно соображал, что отвечать. О его участии в банде Павловского они знать не могут, сейчас он ничего преступного сделать еще не успел, судить его не за что.
— Я имел задание довольно серьезное… — после долгого молчания начал он, наблюдая за щелочками глаз начальника. — Да, вы правы, очень важное… для Савинкова. Сами подумайте: он посылает в Россию людей, а что они там делают — неизвестно. И он решил произвести выборочную проверку. Почему послали именно меня? Наверное, нужен был человек, которому Савинков полностью верил. Ведь он доверял и тем, кого послал раньше и проверять которых теперь возникла необходимость. Так и конца не будет, если посылать непроверенных людей.
— Не лишено, не лишено… — начальник внимательно рассматривал Шешеню, и тот начал ерзать на стуле. — По каким же адресам вы шли?
Шешеня ждал этого вопроса и выложил давно придуманное:
— Адреса я должен взять в Москве в почтовом ящике.
— Где?
— На Ваганьковском кладбище. (Савинков рекомендовал ему устраивать на этом кладбище конспиративные встречи.)
— Ну что же, раз так, придется везти вас в Москву…
Шешеню отвели в камеру-одиночку при ГПУ. Там было чисто, стояла койка с матрацем. Он лег и, всеми силами отпихивая навалившийся сон, пытался обдумать происшедшее… «Съели, гады? — злорадствовал он. — Думаете, на дурака напали? До Москвы-то верст тысяча, и на каждой версте бежать можно…»
В это время начальник ГПУ говорил по прямому проводу с Москвой, с начальником контрразведывательного отдела ОГПУ Артуром Христиановичем Артузовым.
Сообщив о поимке Шешени и его показаниях, Медведь попросил:
— Возьмите его к себе, у меня и так следователей не хватает.
— У меня тоже штаты не раздуты… — смеялся на другом конце провода Артузов. — Но ради такого экземпляра готов пострадать. Адъютанта вы охотно подбрасываете нам. А как вы поступите, когда прибудет сам? — Артузов подождал, точно всерьез ждал ответа, и потом спросил: — Каков этот Шешеня? Умный?
