«Неужели до приезда опергруппы так ничего и не прояснится?» — подумал Попрядухин.
Но вот поднялся Василич. Так уважительно, как повелось на Руси, по отчеству, звали в микрорайоне внештатного инспектора, бывшего слесаря завода «Красный пролетарий». Василич откашлялся в кулак и неторопливо начал:
— Сдается мне, видел я того пестрого попугая со значком мастера.
— Где? — этот нетерпеливый вопрос задали одновременно многие собравшиеся в красном уголке, в том числе, естественно, и лейтенант.
— Где, как не в гастрономе. В винном отделе, с Витькой Грохотовым...
Это уже что-то существенное. План дальнейших действий был ясен: немедленно к братьям. На ходу Попрядухин попросил дружинников быть наготове, может, придется самим брать преступников. И скорее к знакомому подъезду.
Как и в первый раз, звонить пришлось долго. Как и тогда, наконец-то раздались шлепающие шаги и открыл дверь Грохотов-старший. Но в этом человеке произошли разительные перемены: исчезли неопрятные космы, лицо молодое, светлое. И запах сивушный пропал. Грохотов стоял смущенный и слегка встревоженный.
— Александр Иванович?! В такой-то час? Случилось что?
— Витя дома?
— А где ему быть. Недавно только со смены вернулся, отдыхать лег.
— Если можно, разбудите его.
— Никак, натворил что? — испуг откровенно звучал в словах Грохотова-старшего.
— Нет-нет! — успокоил участковый. — Помощь его нужна.
— Помощь? — теперь уже удивился Грохотов.
Однако они уже входили в комнату...
Разбуженный Виктор долго не мог понять, что, собственно, хочет от него лейтенант. Гастроном? Да, раньше частенько хаживал туда, благо, Дуська-продавщица без очереди отпускала водку. Парень, мастер спорта? Нет у него знакомых мастеров. Впрочем...
— Как вы говорите, пиджак в полоску, длинные волосы?..
— Именно...
— Значит, на манекен похож? — Виктор неожиданно засмеялся.
Старший брат одернул его:
— Не до смеха сейчас...
— Как же не до смеха... Ведь это же Пашка Рыжий... Так какой же он, к черту, мастер спорта! Может быть, только по литрболу...
— Но у него значок, — уточнил инспектор.
— Значок? Правильно, есть. Но на барахолке не то что значок, любую бляху купить можно...
«Пашка Рыжий, что-то не припомню такой клички, — думал Попрядухин. — Нет, определенно на участке такого нет». Тут, словно разгадав мысли лейтенанта, Виктор сказал:
— Пашка-то не наш. Если что натворил, не вам отвечать, Александр Иванович.
— Не об ответственности сейчас речь. Витя, ты знаешь, где он живет?
Парень замялся.
— Что смущаешься? — спросил Александр Иванович.
— Как вам сказать. В приятелях мы с ним не ходили. Но корешами считались. Хорошо ли, если по моей вине он на пятнадцать суток угодит по пьяному делу?
— Почему именно на пятнадцать суток?
— А что он еще, Пашка, сделать может? Так, мелкий пакостник. Когда хмельной — дуреет.
— Поверь мне, Виктор, дело не о мелочах идет. Пашка твой замешан в серьезном преступлении, и от того, как скоро мы Рыжего найдем, многое зависит, в том числе и его собственная судьба. Вот ты говоришь, он ни на что не способен. А если втянул кто?
— Втянул? Что ж, это возможно... И на самом деле все так серьезно?
— Иначе бы не стал вас беспокоить в столь поздний час.
Виктор поднялся с постели, на которой сидел полураздетым, и начал вышагивать торопливо по комнате. С прошлым парень порвал, и, видимо, окончательно: заводской коллектив пришелся ему по душе. И заработки приличные, и уважение. Но в то же время хорошо ли подводить былого собутыльника? На развилке парень оказался. «Вроде бы накрепко я пристал к новому берегу, — думал Витька, — так стоит ли сохранять шаткий мостик, соединяющий со старым? Тот, старый, поначалу только казался беззаботным и разгульным, а вишь ты, в какую трясину на нем можно попасть. Александр Иванович — человек правдивый, убедился в этом сам, — говорит, дело серьезное, стало быть, преступлением тяжелым пахнет. К лицу ли мне, рабочему, теперь покрывать преступника? Может, и сам Пашка запутался?..»
Виктор продолжал ходить по комнате. Попрядухин не торопил его. Только раз, словно невзначай, взглянул на часы: дескать, время. Грохотов сделал выбор:
— Ладно, лейтенант, обожди меня, мигом оденусь.
По лестнице спускались бегом. В подъезде нос к носу столкнулись с Василичем.
— Александр Иванович, оперативная группа прибыла. С собакой. Вас кличут.
— С собакой? Не понадобится она. Своими силами обошлись...
Его любовь — самбо
Александр Попрядухин.
Самбисты двинулись навстречу друг другу. Высокий явно ошеломлен натиском. Значит, задача состоит в том, чтобы не дать ему опомниться, прийти в себя. Попрядухин снова в атаке. Он прекрасно проводит «переворот». Соперник на ковре. Но что это? Во время исполнения приема Саша поскользнулся. Падая, он молниеносно выбросил перед собой правую руку. И видимо, неудачно. Подвернул ее.
Гримаса боли, на миг промелькнувшая на лице спортсмена, не осталась незамеченной тренером.
— Стоп! — скомандовал Панкратов и подбежал к лежавшему Саше. Спросил участливо, с тревогой: — Что, травма? — Взял руку Попрядухина, чуть потянул на себя кисть. Саша не вскрикнул, но по тому, как искривился рот атлета, тренер понял все. — Врача! — крикнул он собравшимся вокруг самбистам.
Саша чувствовал себя неловко. «Чепуха какая-то, — думал он. — Наверное, просто растяжение, а сколько хлопот доставил. Вот и доктор спешит...» Толстенький, суетливый, с блестящим саквояжиком, доктор семенил через зал. Вот он уже достает ампулу с хлорэтилом. Значит, замораживать будет.
— Ничего, милейший, разве это травма? Травмочка, пустячок! — Неожиданно сильные пальцы врача надламывают ампулу.
— Да я тоже так думаю. Зря вас только позвали.
— Для нас, милейший, каждый вызов что праздник, И так говорят, даром зарплату получаем. И кроме того, не дам тебе сейчас холода, к вечеру рука с дыню будет. Хлорэтил постепенно снимал нестерпимый жар, только что бушевавший в руке...
— Здорово... Спасибо доктор.
Саша поднялся со скамьи и направился к раздевалке. Его догнал Панкратов:
