...Над городом сгущались ранние зимние сумерки. В нетопленном кабинете комиссара Военно- революционного комитета по гражданским делам Москвы Рогова разговаривали трое. На них лежали обязанность вести борьбу с уголовными элементами и обеспечение в Москве революционного порядка.
Задача была не из легких. Горстке голодных, полураздетых, плохо вооруженных сотрудников милиции, не имевших ни нужных знаний, ни опыта работы, противостояли опасные уголовные преступники, организованные в банды. В марте 1917 года по указанию Керенского, бывшего в то время министром юстиции буржуазного Временного правительства, из тюрем Москвы и Московской губернии было освобождено более трех тысяч уголовников. Они совершали дерзкие вооруженные налеты на банки, учреждения и организации, грабили частных лиц, не останавливаясь перед убийством сотрудников ВЧК и милиции. И вот теперь еще одно дерзкое преступление.
— Это же кощунство! Омерзительнейший акт вандализма! — с неподдельным возмущением говорил, расхаживая по кабинету, начальник уголовно-розыскной милиции Маршалк, еще находившийся под впечатлением осмотра места происшествия в Кремле, откуда он только прибыл.
Маршалк, имевший за плечами годы работы в сыскном отделении, был озадачен. И в то же время где-то в глубине души росло чувство злорадства.
Он, Маршалк, знавший розыскное дело назубок, теперь, при Советах, был вынужден довольствоваться второстепенной ролью. Правда, официально, как и прежде, его именовали начальником. Но какой уж тут начальник, если даже приказы подписывал не он, а комиссар уголовно-розыскной милиции Розенталь! Маршалк был уверен, что находившиеся сейчас перед ним люди, без году неделя возглавившие розыскное дело в таком многонаселенном городе, как Москва, в конце концов будут вынуждены признать свою несостоятельность, прийти к нему с поклоном. Чтобы приблизить этот желанный час, он не будет особенно усердствовать в службе. Пусть товарищи большевики сами убедятся, что раскрывать преступления — это не из винтовок палить. Тут есть свои особенности, постичь которые не так-то просто. И без него, признанного специалиста, им не обойтись ни сегодня, ни завтра, ни в более отдаленном будущем. Если, конечно, оно вообще когда-либо будет у Советов. В этом Маршалк уверен не был.
— Какие же окончательные выводы о путях проникновения преступников или преступника в хранилище? — прервал его размышления Рогов.
— Осмотр места происшествия вынудил нас отказаться от первоначальной версии о том, что в ризницу проник путем подбора ключа кто-либо из лиц, имевших туда доступ, — сказал Маршалк. — Мы полагали, что взлом ставни и решетки — обычная инсценировка, рассчитанная на то, чтобы направить расследование по ложному пути. Теперь же, после тщательного осмотра, есть все основания утверждать, что похитители проникли в хранилище через окно. Об этом свидетельствуют как следы ног на выступах внешней стены, так и то обстоятельство, что распилы на решетке, которые идут сверху вниз, сделаны снаружи.
— Вам удалось установить, когда была совершена кража? — спросил Розенталь.
— Лишь приблизительно. Следы ног на выступах внешней стены занесены снегом. Последний раз снег шел десять дней назад. По всей вероятности, преступники побывали в ризнице в конце января или в начале февраля. Относительная давность значительно затруднит работу. К тому же злоумышленники, видимо, действовали в перчатках. Лишь на сплюснутой металлической чаше обнаружены следы пальцев. Но сверка по картотеке ничего не дала. Видимо, в числе воров был человек, который до этого не попадал в наше поле зрения.
— И тем не менее мы должны найти их, — ударил ладонью по столу Рогов. — Кстати, вы несколько раз говорили о преступниках во множественном числе. Это что, предположение или обоснованный вывод?
— Вещественные доказательства говорят о том, что в ризнице побывало не менее двух человек.
— У вас есть кто-либо на примете? — снова спросил Розенталь.
Маршалк развел руками:
— Определенно — никого. На всякий случай мы арестовали мастеров-реставраторов. Но допрос их не дал пока нужных результатов.
— Арестовали? На всякий случай? Не имея для этого никаких оснований? — нахмурил брови Рогов. — Пора, Карл Петрович, кончать с подобными методами в работе. Арестованных немедленно освободите и извинитесь перед ними. Сделайте это вместе с комиссаром Розенталем. И рекомендую твердо усвоить, что любое допущенное нами беззаконие наносит вред Советской власти.
— Слушаюсь, — не скрывая раздражения, проговорил Маршалк. — Но я полагал, Михаил Иванович, что, поскольку речь идет о краже таких ценностей, нам не следует быть особенно щепетильными.
— Еще раз хочу напомнить, что любому нарушению революционной законности нет и ее может быть никакого оправдания, — жестко сказал Рогов. — Кстати, что говорят специалисты о размере причиненного ущерба?
— По этому поводу в среде духовенства существуют самые различные суждения. Одни называют сумму 30 миллионов рублей, другие, в том числе и архимандрит Арсений, — три миллиона и даже чуть меньше.
— Неслыханная беспечность! — с возмущением воскликнул Розенталь. — Ризница находилась в ведении Поместного собора, руководители которого не только отнеслись к хранению ценнейших творений русского искусства спустя рукава, но даже не удосужились вести учет!
Маршалк пожал плечами и сел в кресло напротив Розенталя. Нет, пожалуй, рано он размечтался о своем триумфе. Не такие уж эти двое простаки в сыскном деле. Рогов — рабочий, давно в партии, в свое время весьма успешно скрывался от охранки. И в кресле гражданского комиссара Москвы чувствует себя весьма уверенно. Взгляд из-под круглых очков в железной оправе цепкий, пронизывающий. Да и этот латыш — комиссар уголовно-розыскной милиции — не производит впечатления неопытного новичка.
— Что предлагает начальник милиции? — взглянул на него Рогов.
— Видите ли, Михаил Иванович, — замялся Маршалк. — Для раскрытия особо опасных преступлений, к числу которых позволю себе отнести и кражу из ризницы, раньше было принято выделять группу наиболее опытных сотрудников уголовного сыска с освобождением их от иных поручений. Но где я возьму таких работников?! В январе вы подписали приказ об увольнении всех лиц, служивших ранее в полиции. Кстати, до сих пор удивляюсь, почему я сам не оказался в их числе. Ведь и я служил при царе, даже возглавлял, как это вам известно, сыскное отделение.
Рогов снял очки, не спеша протер стекла.
— Сожалеть о том, что мы избавились от царских прислужников, не следует, — сказал он спокойно. — До последнего дня они считали себя верноподданными, и рассчитывать на их добросовестное служение Советской власти не приходилось. Вы же лично не раз подчеркивали свое лояльное отношение к нам. К тому же вы обладаете огромным практическим опытом борьбы с уголовщиной, отлично знаете преступный мир. Словом, мы полагаем, что как специалист своего дела вы будете нам полезны.
— Благодарю за откровенность и высокое мнение о моих скромных способностях, — наклонил голову Маршалк. — Значит, вы не отрицаете, что розыск и разоблачение преступника — это своего рода искусство. И, как всякое искусство, требует от своих служителей призвания, если хотите, даже таланта.
— Целиком с этим согласен. И мы видим свою задачу в том, чтобы создать кадры действительно опытных и преданных Советской власти специалистов.
— Ну, знаете ли, пока что это лишь ваши мечты, иллюзии. А с кем прикажете работать сегодня? Да и в дальнейшем. Неужели вы всерьез полагаете, что можете создать кадры специалистов розыскного дела из, гм, извините за откровенность, полуграмотных мастеровых, матросов и красногвардейцев?
— Именно из них, — это Рогов сказал так убежденно, что Маршалк даже вздрогнул. — Из простых рабочих, красногвардейцев, солдат, из всех тех, кто кровно связан со своим народом.
— Хотя дискуссия и полезна, — поднялся Розенталь, — но мне кажется, что мы несколько отвлеклись от основного вопроса. Я думаю, нам следует принять предложение Карла Петровича и выделить группу сотрудников, которой и поручим розыск злоумышленников, совершивших ограбление ризницы.
— Не вижу, кому это можно доверить, — нервно ходя по кабинету, отозвался Маршалк. — Или вы хотите, чтобы этим занялся лично я?
— Зачем же так, Карл Петрович, — мягко ответил Розенталь. — У вас и других забот немало.
