Мисси Гунтер.
Мисси отвезла Тень к своему дому, где на подъездной дорожке стоял престарелый спортивный фургон на легковом шасси. Машину наполовину занесло ослепительно белым снегом, но части, видимые из-под снега, были покрашены таким сочно-пурпурным, что надо было быть основательно и многократно укуренным, чтобы этот цвет показался хотя бы чуточку привлекательным.
И тем не менее мотор завелся с первого же оборота, обогреватель работал, хотя потребовалось целых десять минут держать мотор на холостом ходу, а обогреватель – на полную мощность, прежде чем невыносимый холод внутри сменился промозглым холодком. Пока машина прогревалась, Мисси Гунтер повела Тень на кухню: прошу прощения за беспорядок, но после Рождества малыши повсюду разбрасывают игрушки, а у нее просто не хватает духу их убрать, не хочет ли он пообедать, у них на обед остатки рождественской индейки? Ну, тогда кофе, буквально через минуту сварится свежий. Сняв со скамейки у окна большую красную машину, Тень сел, а Мисси Гунтер стала спрашивать, познакомился ли он уже с соседями, и Тени пришлось признаться, что еще нет.
Пока из кофеварки мерно капал кофе, Тень узнал, что в его доме еще четыре квартиры: раньше, когда это был еще дом Пильзена, а сам старый Пильзен жил в квартире внизу, он сдал две верхние квартиры; теперь их объединили и там живет пара молодых людей, мистер Хольц и мистер Неймен, они и в самом деле семейная пара, и когда она говорит «семейная пара», мистер Айнсель, вы не подумайте ничего такого, у нас тут всякие есть, в лесу ведь не только сосны растут, хотя по большей части такие остаются в Мэдисоне или в Миннеаполисе, но, по правде сказать, никого в городке это не волнует. Они уехали в Кей- уэст на зиму, вернутся в апреле, вот тогда и познакомитесь. Главное, что Приозерье – действительно хороший город.
А рядом с мистером Айнселем – квартира Маргерит Ольсен и её маленького мальчика; милая леди, очень, очень милая леди, но жизнь у нее была тяжелая, а она все равно душечка, она работает в «Новостях Приозерья». Не самая интересная газета на свете, но, по правде сказать, Мисси Гунтер считала, что большинству жителей она потому и нравится, и другая им не нужна.
Ох (тут она опомнилась и налила кофе), как бы ей хотелось, чтобы мистер Айнсель увидел город летом или поздней весной, когда сирень, яблони и вишни – все в цвету, на ее взгляд, нигде на свете нет ничего красивее.
Тень дал задаток в пятьсот долларов и, забравшись в машину, стал задом сдавать из двора на подъездную дорожку. Мисси Гунтер постучала по ветровому стеклу.
– Это вам. – Она протянула ему желтовато-коричневый пакет. – Я едва не забыла. Это местная шутка. Мы напечатали их несколько лет назад. Вам совсем не обязательно заглядывать в конверт прямо сейчас.
Поблагодарив ее, Тень осторожно поехал назад в город, выбрав дорогу, которая вела вокруг озера. Ему и впрямь хотелось увидеть его весной, или летом, или осенью: он не сомневался, что городок будет очень красив.
Десять минут спустя он уже был дома.
Припарковав машину на улице, он поднялся по лестнице в холодную квартиру. Распаковав покупки и убрав продукты в шкафы и холодильник, он открыл конверт Мисси Гунтер.
Там лежал паспорт. Синий, с залитой в пластик обложкой, а внутри – официальное сообщение, мол, Майкл Айнсель (его имя вписано аккуратным почерком Мисси Гунтер) является гражданином Приозерья. На следующей странице имелась карта города. Остальные страницы составляли купоны на скидку в различных местных магазинах.
– Думаю, мне тут понравится, – сказал Тень вслух и выглянул в ледяное окно на замерзшее озеро. – Если когда-нибудь потеплеет.
Около двух дня раздался грохот в дверь, Тень как раз практиковал «исчезновение для простофили» – перебрасывал четвертак из одной руки в другую. Руки у него настолько замерзли и онемели, что он то и дело неловко ронял монету на стол, и стук в дверь заставил его уронить четвертак снова.
Он открыл дверь.
Мгновение острого страха: человек в дверях был в черной маске, закрывавшей всю нижнюю половину лица. В таких масках появляются в телепрограммах грабители банков, или в дешевых фильмах убийцы-маньяки натягивают их, чтобы напугать своих жертв. Волосы неизвестного прятались под черной вязаной шапочкой.
И все же пришедший был ниже и худее Тени и как будто не вооружен. Одет он был в яркое пальто в шотландскую клетку, каких убийцы-маньяки обычно избегают.
– Фэфо фа, Финфельман, – сказал гость.
– А?
Незнакомец оттянул маску вниз, и из-под нее показалась веселая физиономия неунывающего Хинцельмана.
– Я сказал «Это я, Хинцельман». Даже не знаю, что бы мы делали без этих масок. Ну, я, конечно, помню, что мы делали. Заматывали лицо толстыми вязаными капорами и шарфами и даже не знаю чем еще. Просто чудо, чего напридумывали сегодня. Может, я и старик, но не стану ворчать на прогресс.
По окончании речи он ткнул в Тень корзинкой, доверху наполненной крохотными головками местного сыра, бутылками, банками и несколькими маленькими салями, на которых было написано «Летние оленьи колбаски», и шагнул внутрь.
– Счастливого вам сочельника, – сказал Хинцельман, нос, уши и щеки у него, несмотря на маску, были малиново-красные. – Слышал, вы уже съели целиком завертыш Мейбл. Вот принес вам кое-что.
– Вы очень добры, – поблагодарил Тень.
– Пустяки. Это я улещиваю вас на той неделе принять участие в нашей лотерее. Ею заправляет торговая палата, а я заправляю торговой палатой. В прошлом году мы собрали почти семнадцать тысяч долларов для детского отделения больницы Приозерья.
– А почему бы вам сейчас не взять с меня за билет?
– Лотерея начинается в тот день, когда рухлядь вытащат на лед, – сказал Хинцельман и глянул из окна Тени на озеро. – Ну и холодно же там. Наверное, на пятьдесят градусов вчера ночью похолодало.
– Действительно, в одночасье, – согласился Тень.
– В былые времена мы молились о таких похолоданиях, – сказал Хинцельман. – Мне отец рассказывал.
– Вы молились о таком холоде?
– Ну да, другого способа у поселенцев выжить тогда не было. Провизии на всех не хватало, и в те времена нельзя было просто поехать к Дейву и набить тележку, нет, сэр. Поэтому мой дедуля подумал- подумал и придумал: когда наступал холодный день, как сегодня, он брал мою бабулю и детей, моего дядю и тетю и моего папу, он был самый младшенький, и швею, и батраков и вел их всех к ручью, где давал выпить рома с травами – по рецепту, который привез из Старого Света, – а потом лил на них воду из ручья. Разумеется, они тут же покрывались льдом, становились такие же холодные и неподвижные, как синие эскимо. А потом тащил к загодя вырытой и выстеленной соломой яме и складывал туда всех, одного подле другого, как полешки, а вокруг набивал солому. Потом он накрывал яму большой крышкой из досок, чтобы всякие твари до людей не добрались – тогда в округе водились медведи и волки и еще многие, кого сегодня в наших краях не увидишь, например, ходагов, ходаги – это всего лишь выдумка, и я не стану испытывать вашу доверчивость, рассказывая вам всякие байки, нет, сэр, – он накрывал ров промасленной парусиной, и следующий же снегопад совсем покрывал яму, только флаг над сугробом торчал. Дедуля этот флаг втыкал в снег, чтобы знать, где у него яма.
Тогда дедуля зимовал в свое удовольствие, и ему не приходилось тревожиться, хватит ли у него еды или топлива. А когда видел, что весна вступает в свои права, то шел к флагу и раскапывал снег, отодвигал плиту, доставал домочадцев и усаживал всю семью перед огнем оттаивать. Никто никогда не возражал, кроме одного батрака, который однажды лишился уха из-за семейной мыши: та отъела ему ухо, когда дедуля неплотно задвинул крышку. Разумеется, в те годы у нас были настоящие зимы. Тогда такое можно было делать. А в нынешние мокрые зимы уже и не холодает по-настоящему.
– Не холодает? – спросил Тень, разыгрывая из себя простака и крайне этим наслаждаясь.
– Нет, последняя такая была в сорок девятом, да вы слишком молоды, чтобы ее помнить. Вот это
