«Разговор не может так оборачиваться, – подумал Тень. – Ничто не может так оборачиваться».
– Я тебя люблю, – бесстрастно сказала она. – Ты мой, Щенок. Но когда умрешь, все начинаешь видеть яснее. Как будто больше никого нет. Знаешь? Ты – как огромная, плотная дыра в мироздании, и у этой дыры силуэт человека. – Она нахмурилась. – Даже когда мы были вместе. Я любила быть с тобой. Ты меня обожал и сделал бы ради меня все, что угодно. Но иногда, когда я входила в комнату, мне казалось, там никого нет. И я включала свет или выключала свет, а потом вдруг понимала, что ты тут: сидишь в одиночестве, не читаешь, не смотришь телевизор, не делаешь вообще ничего.
Она обняла его, словно смягчая горечь своих слов.
– Робби был хорош только тем, что был хоть кем-то. Иногда придурком. Иногда валял дурака и любил, чтобы, когда мы занимались любовью, кругом были зеркала и он мог смотреть, как меня трахает, но он был жив, Щенок. Он чего-то хотел. Он заполнял пространство. – Она остановилась и поглядела на него, слегка склонив голову набок. – Извини. Я тебя расстроила.
Он не решился заговорить из страха, что голос его выдаст, и потому просто покачал головой.
– Хорошо, – сказала она. – Это хорошо.
Они подходили к стоянке для отдыха, где он оставил машину. Тени казалось, ему нужно что-то сказать: «Я тебя люблю», или «Пожалуйста, не уходи», или «Прости меня». Те слова, какими латают разговор, который без предупреждения вдруг соскользнул на горькую тему. Но вместо этого он произнес:
– Я не мертв.
– Может быть, и нет, – отозвалась она. – Но ты уверен, что жив?
– Посмотри на меня.
– Это не ответ, – сказала его мертвая жена. – Когда будешь жив, сам поймешь.
– И что теперь?
– Ну, я тебя повидала. Наверное, снова двинусь на юг.
– Назад в Техас?
– Куда-нибудь, где тепло. Мне все равно.
– Мне нужно ждать здесь, пока я понадоблюсь боссу.
– Это не жизнь, – вздохнула Лора.
Потом вдруг улыбнулась той самой улыбкой, которая задевала его за живое, сколько бы раз он ее ни видел. И всякий раз, когда она ему улыбалась, был как тот, самый первый.
Он хотел было ее обнять, но, покачав головой, Лора отстранилась и присела на край припорошенного снегом столика для пикника. И стала смотреть, как он уезжает.
Интерлюдия 1
Война началась, и никто этого не заметил. Буря спускалась, и никто этого не знал.
Упавшая балка на два дня перекрыла улицу в Манхэттене. Она убила двух прохожих, арабского таксиста и пассажира, сидевшего в его машине.
В Денвере нашли водителя грузовика в его же квартире. Орудие убийства, молоток с гвоздодером на резиновой ручке, лежал на полу рядом с телом. Лицо было нетронуто, а вот затылок размозжен и вмят, и несколько слов иностранными буквами были написаны коричневой помадой на зеркале в ванной.
На сортировочной почтовой станции в Фениксе, штат Аризона, сошел с ума мужчина, «пошел по почте», как сказали в вечерних новостях, и застрелил Терри «Тролля» Эвенсена, болезненно тучного, нескладного мужчину, который жил один в своем трейлере. Стрельба велась по нескольким людям на сортировочной станции, но только Эвенсен был убит. Человека, выпустившего пули – сперва его сочли за обиженного администрацией сотрудника, – так и не нашли, даже личность его не смогли установить.
– Честно говоря, – сказал в «Новостях в пять» начальник Терри «Тролля» Эвенсена, – уж если бы кто здесь и сошел с ума, то мы бы все думали, что это сам Тролль. Хороший работник, но уж больно чудной. Я хочу сказать, никогда ведь не знаешь…
Когда позднее интервью повторяли, этот эпизод был вырезан.
Девять человек в общине отшельников в Монтане были найдены мертвыми. Репортеры строили догадки, мол, это массовое самоубийство, но вскоре причиной смерти было названо отравление углекислым газом от престарелой плиты с плохой вытяжкой.
На кладбище в Кей-Уэст осквернили склеп.
В Айдахо пассажирский поезд «Эмтрек» врезался в грузовик «федерал-экспресс», погиб водитель грузовика. Среди пассажиров – ни одной серьезной травмы.
На этой стадии это была пока холодная война, липовая война, которую нельзя по-настоящему выиграть или проиграть.
Ветер качал ветви дерева. От огня летели искры. Надвигалась буря.
Королева Шеба, наполовину демон, как говорят, с отцовской стороны, колдунья, знахарка и государыня, которая правила в Шебе, когда эта страна была богатейшей на свете, когда ее пряности, самоцветы и ароматное дерево на кораблях и верблюдах развозили по всем уголкам Земли, которой поклонялись еще при жизни, на которую как на живую богиню молился мудрейший из королей, стоит на тротуаре бульвара Сансет в два часа ночи и пустым взглядом смотрит на проезжающие мимо машины, будто пластмассовая невеста-шлюшка на черном с неоном свадебном торте. Она стоит так, будто тротуар – ее владения, а с ним и ночь, что ее окружает.
Когда кто-то смотрит на нее, ее губы шевелятся, словно она говорит сама с собой. Когда мимо проезжают мужчины в машинах, она ловит их взгляд и улыбается.
Ночь была долгой.
Долгая была неделя, и долгие четыре тысячи лет.
Она гордится тем, что никому ничего не должна. У других девчонок на улице есть сутенеры, есть вредные привычки, есть дети, есть люди, которые отбирают у них то, что они зарабатывают. Но только не у нее.
В ее профессии не осталось ничего святого. Больше ничего.
Неделю назад в Лос-Анджелесе зарядили дожди, украсив улицы авариями, спуская грязевые оползни и обрушивая покосившиеся дома в каньоны, смывая мир в канализационные решетки, топя бродяг и бездомных, заночевавших в забетонированном канале реки. Дожди в Лос-Анджелесе всегда застают людей врасплох.
Всю неделю Билкис провела в четырех стенах. Не в силах стоять на тротуаре, она лежала, свернувшись калачиком в комнате цвета сырой печени, слушая шорох дождя по железному кожуху над кондиционером за окном. Поместив объявления в Интернет, она оставила свои приглашения на adultfriendfinder.com, LAescorts.com, Classyhollywoodsbabys.com, везде указывая анонимный адрес электронной почты. Она гордилась собой, что сумела освоить эту новую территорию, но нервничала – ведь она столько времени избегала всего, что могло бы оставить по себе след документов. Она даже никогда не отвечала на крохотные объявления на последних страницах «Лос-Анджелес таймс», предпочитая сама находить клиентов, искать по взгляду, прикосновению и запаху тех, кто станет поклоняться ей так, как ей того нужно, тех, кто с готовностью пойдет до самого конца…
Теперь, когда она, дрожа (февральские дожди ушли на восток, но принесенный ими промозглый холод остался), стоит на углу улицы, ей приходит в голову, что у нее такая же зависимость, как у шлюх, сидящих на смэке или на крэке, и от этого ей больно, и ее губы снова шевелятся. Если бы вы стояли достаточно близко к ее рубиново-красным губам, то услышали бы ее шепот: «Встану же я, пойду по городу, по улицам и площадям, и буду искать того, кого любит душа моя. – И еще: – На ложе моем ночью искала я того, которого любит душа моя. Пусть же лобзает он меня лобзанием уст своих. Я принадлежу возлюбленному моему, а он – мне».
Билкис надеется, что просвет в дождях вернет клиентов на улицы. Большую часть года она выхаживает взад-вперед два-три квартала по Сансет, наслаждаясь прохладой лос-анджелесских ночей. Раз в месяц она платит офицеру департамента полиции Лос-Анджелеса, сменившему прежнего детектива,
