Моей души предел желанный...
Ясный сентябрьский денек 1892 года. На улицах Кяхты, как всегда, оживленно и шумно. Прохожие с любопытством смотрят на коляску, выезжающую из ворот дома Лушниковых. Ну и кони! Во всей Кяхте таких не найдешь... Да ведь и богаче лушниковской фирмы вряд ли другую отыщешь.
За коляской верховые... Куда же это они отправляются?
— Никак лушниковский зять с компанией! — говорит пожилой купец, шествующий с приказчиком в Гостиный двор.
Сняв картуз, он раскланивается и, не удержавшись, спрашивает:
— Пикничок задумали соорудить? Поздновато... время не летнее.
— Гостя провожаем! — отвечают из коляски. — В дальний поход человек идет.
Купец надевает картуз и, продолжая свой путь, бормочет:
— Видно, тот, с бородкой, уезжает, что гостил у них...
Коляска и всадники долго едут по ровной просторной степи, замкнутой вдалеке горами, мимо редких монгольских юрт, мимо светлого озера Гилянор. Уже смеркается, когда въезжают в сосновый лес.
— Вон она, вон ваша палатка, Владимир Афанасьевич! И ваш переводчик Цоктоев, видите?
На берегу речки — добротная двухскатная палатка. Возле нее костер. Три человека машут руками и кричат.
— Сюда, сюда!
— Ужинать, ужинать скорее! Давайте припасы! А шампанское где? Прежде всего выпить за здоровье отъезжающего!
Шумный веселый ужин. На костре жарят шашлыки. Хлопают пробки шампанского. Пьют за здоровье Обручева, желают благополучного возвращения. Поход предстоит ему нелегкий... Шутка ли — два года вдали от родины, от семьи.
— Темно уже, братцы! Когда-то до дому доберемся... Давайте прощаться. Ну, легкого пути, Владимир Афанасьевич!
— У бродяг и охотников обычай другой, — отвечает Обручев. — Доброго друга провожают с утра до вечера, а с вечера опять до утра.
— Нет, пора, пора! Хоть вы нам и добрый друг, да не бродяга и не охотник, а путешественник...
— Значит, и то и другое...
Хлопает последняя пробка, бокалы наполняются искристым вином. Руку на счастье, друг! Счастливого пути!
Со смехом и шутками компания уезжает. Обручев остается один.
У костра пьют чай возчики и его переводчик Цоктоев. Тихо плещется река, вершины сосен шумят от ветра. Владимир Афанасьевич устраивается в своей новой палатке. Она сделана из толстого тика и подбита бумазеей. В ней должно быть тепло в холодные ночи. На этот раз Обручев снаряжен заботливо и обдуманно. С ним большие легкие чемоданы конструкции Пржевальского; для книг и инструментов — вьюки; запасное платье, обувь, патроны, порох, свечи в сундуках на повозке... В палатке — складной столик, за ним можно работать и есть.
Немного грустно после отъезда веселых приятелей... Он долго сидит у входа в палатку, прислушивается к плеску реки, к шуму сосен...
Давно ли, кажется, в своем иркутском кабинете он спрашивал жену:
— Неужели скоро четыре года, как мы в Сибири?
— Ты просто не замечаешь времени за работой, — отвечала Елизавета Исаакиевна. — Ведь сделано очень много, Володя. Припомни-ка все свои поездки... А сколько ты здесь написал!
Она была права, его разумная Лиза. Сделано немало.
Отчет о второй поездке в Олекмо-Витимский край, как и первый, напечатан в «Известиях Восточно- Сибирского отдела». Закончена и большая работа о древнепалеозойских осадочных породах Ленской долины. Это итоги тех изысканий, которыми он занимался во время путешествия в лодке по Лене. Но писать о золотых приисках можно еще и еще... Он мечтает непременно составить геологическую карту Ленских приисков и других сибирских золотоносных районов.
Кроме того, за эти четыре года написано еще двенадцать отдельных статей по материалам поездок.
Немало... И очень мало по сравнению с тем, что задумано.
Он решил, что летом 1892 года поедет в Западный Саян и Урянхайский край. Дмитрий Александрович Клеменц — после отъезда Потанина правитель дел в Восточно-Сибирском отделе — не раз говорил о полной неизученности этих мест. Самому Клеменцу удалось там побывать, но заниматься научной работой он тогда не имел возможности. Дмитрий Александрович человек авторитетный, работа отдела при нем идет не хуже, чем при Потанине, в Иркутске с ним считаются. Когда он предложил Обручеву поехать в эти неисследованные земли, Карпинский не стал возражать. Основные сведения по Олекмо-Витимскому округу получены. Ехать туда снова пока не нужно, а Урянхай действительно совершенно не изучен...
Самого Обручева эта поездка тоже привлекала. Ведь Урянхай недалек от Центральной Азии, а она по-прежнему, как в юности, волнует и зовет его.
Клеменц долгое время жил в Минусинске и с директором Минусинского музея — Мартьяновым — был связан годами совместной работы. Он написал Мартьянову о предстоящей экспедиции, и тот обещал нанять проводников и лошадей. Все складывалось удачно, Обручев был готов к отъезду.
И как удивительно все изменилось в одну минуту!
Последние дни в семье, последние ночи под домашним кровом. И в одну из этих ночей громкий пронзительный звонок в дверь. В доме переполох... Телеграмма! Неужели с мамой что-нибудь?..
— Что такое? От президента Географического общества великого князя Николая Михайловича?
Удивленный Обручев распечатывает телеграмму и в волнении опрокидывает стул.
«Научная экспедиция Потанина в Китай и Южный Тибет снаряжена... Географическое общество желает единодушно, чтобы вы сопровождали экспедицию в качестве геолога. В случае вашего согласия немедленно...»
«В случае согласия»! Разве он может не согласиться? Азия! Чудесная, долгожданная Азия! Какое неожиданное волшебное исполнение желаний!
Он счастлив. Он не знает, что делать от радости. Бежать на телеграф, к Клеменцу, к Карпинскому? Как дожить до утра, чтобы начать действовать?
А утром — разговор с Лизой. Она в ужасе. Расстаться на два года? Китай — неизвестная, опасная страна... Мало ли что может случиться с путешественником... Он погибнет там, в далеком Китае, а она даже не будет знать, что его уже нет на свете.
Владимир Афанасьевич утешает, успокаивает жену. Мало-помалу, видя его радость, она перестает плакать, но начинает просить, чтобы он взял ее с собой.
— Лиза, Лиза, ты забываешь о детях... Сережа так мал, он не может без тебя... А брать их с собою немыслимо, невозможно. Если ты не хочешь оставаться в Иркутске, я отправлю тебя в Петербург. Это будет правильнее всего, ведь через два года здесь может работать уже другой геолог, и мне не придется сюда возвращаться. Согласись, голубушка, пойми, что такой путь не под силу женщине.
Он ни словом не обмолвился, что, по его предположениям, с Григорием Николаевичем, как обычно, поедет Александра Викторовна. Лизе совсем не нужно об этом знать.
После долгих слез, раздумий и разговоров она согласилась.
Обручеву было известно, что в Петербурге Потанин успешно работал и сумел в один год написать обширный двухтомный отчет о прошлой поездке. О предполагаемой новой экспедиции он тоже знал, но никак не думал, что будет принимать в ней участие.
В Петербург полетели телеграммы, письма. Было решено, что он выедет из Иркутска в августе и тогда же отправит семью в столицу. Лето оставалось свободным, и он мог спокойно готовиться к своей ответственной экспедиции.
Он немедленно написал петербургскому книготорговцу, уже не раз выполнявшему его поручения. Ему необходимы книги, ведь, кроме первого тома «Китая» Рихтгофена и работ Пржевальского, он о Центральной
