В город въехали по плоскому оврагу, и вправду похожему на улицу. От большого оврага ответвлялись более узкие — переулки. Вокруг высились башни, дома, колонны. Стены высотой в три-четыре сажени наверху заканчивались карнизами. Кое-где в стенах виднелись крепко засевшие шары.
— Ядра! Пушечные ядра! — заволновался Сергей. — Может быть, бомбардировка была?
Он с надеждой взглянул на отца.
— Да, — отозвался Обручев, — очень похоже. В стенах старых ревельских башен я видел такие. И все-таки люди здесь никогда не жили, и никакая бомбардировка не происходила.
— Но как же... Кто все это сделал?
— Ветер, ветер, Сережа.
— Полное впечатление города, — сказал Усов. — Дома светло-розовые, желтые, зеленоватые... Словно по-разному окрашены. Поразительно!
— Темно скоро станет, — перебил Гайса. — На ночь устраиваться надо.
По-видимому, Гайса и Абубекир неуютно чувствовали себя в этом фантастическом городе. Они все время оглядывались, будто опасались, что за ближайшей стеной притаился кто-то недобрый.
— Верно, — сказал Владимир Афанасьевич. — Давайте выедем на простор.
Но пока выехали из развалин на обширный солончак с буграми, покрытыми тамариском, совсем стемнело. Гайса потерял дорогу. Он беспомощно всматривался во мрак, ругался и досадовал на себя, но отыскать путь не мог.
— Ночуем здесь, — решил Обручев. — Воды и корма для ишаков и коней нет. Ну, что же делать, потерпят до завтра. Развьючьте их, только не отпускайте. А для чая вода у нас найдется?
— Чаю напиться хватит.
Запылал костер, сели ужинать. Ночь была очень теплая, тихая.
— Звездно как! — заметил Усов.
— Нам в этом году везет, — весело сказал Сережа. — Сколько чудес видели!
Обручеву нравилось оживление сына. Похоже, что Сергей по-настоящему будет любить путешествия и геологию.
— А ты все чудеса запомнил? — спросил он.
— Ну конечно! Голова великана, те глыбы точь- в-точь как два моржа... Гранитный огромный камень на четырех ножках, косые башни из песчаника, Шайтан-Обо...
— А ведь тот холм на Джаире действительно на шайтанские обо похож, — засмеялся Усов. — Такие громадные каменные шары друг на друга взгромоздить только шайтан мог...
— Не надо шайтан к ночи поминать, — боязливо заметил Гайса.
— Но самое замечательное — этот город, — продолжал Сергей. — Папа, неужели мы завтра уйдем отсюда?
— Успокойся. Пробудем сколько нужно, чтобы все осмотреть и изучить. А теперь спать! Я думаю, палаток ставить не стоит. Тепло.
Свое второе путешествие в Пограничную Джунгарию Обручев предпринял летом тысяча девятьсот шестого года. Всероссийская забастовка высших школ продолжалась. Владимир Афанасьевич был свободен и с наступлением тепла отправился в Чугучак. С ним были только студент Михаил Усов — талантливый юноша, с увлечением изучавший геологию, и пятнадцатилетний Сергей.
Зима этого года была тяжелая. Продолжались забастовки и митинги. В декабре узнали о московском вооруженном восстании, а вслед за этим — о красноярском.
И в Томске, конечно, вспыхнуло бы восстание. О нем многие говорили как о деле решенном, но правительство собрало свои силы и перешло в наступление. Начались обыски, аресты, расправы. Кого взяли зимой, кого в мае, как молодого Кострикова. Приказ Трепова[19] — «Холостых залпов не давать, патронов не жалеть» — в Сибири выполняли генералы Ренненкампф и Меллер-Закомельский. Множество людей было брошено в тюрьмы.
Разгул реакции не заставил Владимира Афанасьевича впасть в уныние. Настоящего положения вещей он, как человек, лично не участвующий в революционной борьбе, не знал, но его не покидала глубокая уверенность, что это не конец, что растут в стране молодые силы и придет час им действовать.
Но слышать каждый день о новых арестах и казнях было тяжело, невыносимо...
На самого Обручева все подозрительнее смотрел попечитель учебного округа Лаврентьев. Этот чинов- ник-сухарь невзлюбил Владимира Афанасьевича, как и многих томских профессоров. Вольнодумцы! В соборе ни в дни тезоименитств августейшего семейства, ни в двунадесятые праздники их не увидишь. С визитами к попечителю учебного округа не являются. Да еще этот Обручев выставляет кандидатуру Потанина в почетные члены Томского технологического института!
Потанину, видите ли, исполнилось семьдесят лет и лучшего знатока географии и геологии Сибири трудно найти. А что этот «знаток» находился под судом и следствием, в крепости сидел — это господин Обручев учитывает?
Попечитель учебного округа в докладной записке в министерство народного просвещения так и написал, что это избрание — «непростительная демонстрационная выходка».
Говорят, что Обручев, председатель Общества изучения Сибири, и здесь усердно ратовал за то, чтобы председателем был Потанин. Слава богу, тот сам отказался, решил, что лучше ему быть товарищем председателя. Понял, должно быть, что такой глава, как он, сразу навлечет на общество подозрение в неблагонадежности...
А то недолгое время, когда Обручев замещал уволенного и высланного директора Технологического института Зубашева! Немедленно воспользовался своим директорством... Под его председательством проходил совет института, на котором вынесли постановление ходатайствовать о приеме «число студентов женщин, а пока министерство будет решать вопрос, принять их как вольнослушательниц на первый курс сверх нормы. И ведь приняли! Двадцать три девицы были зачислены! Институтский совет и дальше пошел: признал изучение богословия для технологов не обязательным. Это все, несомненно, Обручев. Передают, что он не раз говорил, будто сам очень жалеет о времени, потраченном на изучение богословия в Горном институте.
А эти дерзкие фельетоны и статьи в томской газете, подписанные «Ш. Ерш»? Остроумно, конечно, по-французски получается «шерш» — ищи! Нечего искать. Кто не знает, что автор этих вещей Обручев!
Все, что думает и говорит о нем Лаврентьев, Владимиру Афанасьевичу было хорошо известно. Он понимал, что рано или поздно с ним сведут счеты, но вести себя по-другому не мог. Часто он слышал, что его называют скромным, простым, доступным, добрым, деликатным. Но те, кто не скупился на лестные эпитеты, часто не знали, что добрый и деликатный Обручев кривить душой не станет ни при каких обстоятельствах и самое грозное начальство не заставит его поступать вопреки убеждениям.
В путешествии он понемногу отрешался от всех томских событий и находил утраченное душевное спокойствие.
В Чугучаке по-прошлогоднему радушно встретил его консул Соков и опять сделал для экспедиции все, что было возможно. Трогательно обрадовались Гайса и Абубекир. Ни минуты не раздумывая, они согласились опять сопровождать путешественников.
Отряд пошел на восток по реке Эмель и пересек долину, отделяющую горы Барлык и Уркашар от гор, вернее плоскогорья Джаир. Здесь в ущельях им попадались интересные вулканические породы — мела- фиры. Они были чудесного темно-лилового цвета, а одна среди них в точности походила на голову великана с глазницами и ртом. Поднимаясь на самый верх ступенчатого Джаира, любовались причудливыми скалами, которые запомнились Сергею. В долине реки Ангырты видели бывшие золотые разработки, брошенные шахты и поселки. Обручев решил, что граниты Джаира, охлаждаясь на большой глубине, трескались и пропускали горячие пары и газы, насыщенные растворами кварца и золота. Они-то и отложились в трещинах, где образовались изломанные жилы кварца с золотыми вкраплениями.
Очень часто попадались слои песчаника, пропитанного нефтью, а у подножья Джаира Обручев нашел и выходы жидкой нефти и асфальтовые холмы, состоящие из уже выветрившейся затвердевшей нефти и песка. О том, что в Джунгарии имеется нефть, до сих пор никто из геологов не знал. Но оказалось, что здесь люди об этом богатстве осведомлены и даже собирают его, хотя и очень кустарно. Гайса рассказал, что в этих местах долго жил в одиночестве китаец, совсем как отшельник. Он обходил холмы,
