пятьдесят процентов у него была бы уверенность, что
Для начала, на ней не осталось краски. Может, она все еще и была черной там, где не была ржавого, размазанного красно-коричневого цвета, но это был тусклый черный цвет угля. Она путешествовала в своем собственном огненном шаре, как космическая капсула, прошедшая очень трудный вход в атмосферу.
Вокруг металлических ободов колес осталась тонкая оболочка из превратившейся в корку, расплавившейся резины, но если учесть, что каким-то образом эти ободы находились в дюйме над поверхностью дороги, то это особо дела не меняло, все равно они двигались ровно.
Машина должна была развалиться много миль назад.
Именно то, как трудно было ее удерживать в стабильном состоянии, и заставляло Кроули сжимать руль, ответная же реакция биополя красила его глаза в ярко-красный цвет. И еще приходилось все время помнить, что нельзя начать дышать.
Так отвратительно он себя с четырнадцатого века не чувствовал.
Атмосфера в карьере теперь была подружественней, но все еще напряженной.
– Вы должны помочь мне с этим разобраться, – говорил Адам. – Люди уже тысячи лет пытаются разобраться, но нам надо разобраться прямо сейчас.
Они кивнули – нужно, так разберемся.
– Понимаете, дело в том, – продолжал Адам, – дело в том, это как – ну, вы знаете Жирного Джонсона.
Они кивнули. Все они знали Жирного Джонсона и членов другой шайки Тадфилда. Они были старше и не самые приятные. Редкая неделя проходила без схватки.
– Ну и, – говорил Адам, – мы всегда побеждаем, так?
– Почти всегда, – поправил его Венслидэйл.
– Почти всегда, – согласился Адам. – И…
– По крайней мере, более, чем в половине случаев, – прервала его Пеппер. – Потому что помните, какой шум поднялся по поводу вечеринки стариков в деревне, когда мы…
– Это не считается, – бросил Адам. – Их ругали ровно так же, как нас. И вообще, старикам должен нравиться шум, издаваемый играющими детьми, где-то я это читал. Не знаю, почему нас надо ругать только потому, что мы не такие же старики… – Он сделал паузу. – В общем… мы лучше них.
– О, конечно мы лучше них, – улыбнулась Пеппер. – Насчет этого ты прав. Уж конечно лучше них. Просто мы не всегда побеждаем.
– Давайте предположим, – продолжил Адам медленно, – что мы их как следует побьем. Сделаем – сделаем так, чтобы их услали прочь или что-то такое. Добьемся того, что кроме нас, никаких шаек в Нижнем Тадфилде не будет.
– Что ты имеешь в виду, он будет… мертв? – спросил Брайан.
– Нет. Просто – просто они будут не здесь.
Они об этом подумали. Жирный Джонсон был частью их жизни с тех пор, как они достаточно подросли, чтобы бить друг друга искусственными локомотивами. Они попытались представить мир с дырой в форме Джонсона в нем.
Брайан почесал свой нос.
– Я считаю, без Жирного Джонсона будет жить лучше, – бросил он. – Помните, что он наделал на вечеринке по поводу моего дня рождения. А мне за это досталось.
– Не знаю, – покачала головой Пеппер. – В смысле, не так интересно будет без старика Жирного Джонсона и его шайки. Подумайте об этом. Сколько веселья было благодаря Жирному Джонсону и Джонсонитам. Вероятно, придется найти другую шайку или кого-то еще.
– Мне кажется, – заметил Венслидэйл, – … а что если спросить об этом людей в Нижнем Тадфилде, пусть скажут, лучше им будет без Джонсонитов или без Нас.
Судя по виду Адама, это предложение даже его шокировало.
Венслидэйл стоически продолжал:
– Клуб стариков пусть скажет. И Пики. И…
– Но мы же хорошие… – начал Брайан. Он смешался. – Ну ладно, – продолжил он, – но спорю, они подумают, что если бы нас всех здесь не было, было бы гораздо скучнее.
– Да, – кивнул Венслидэйл. – Это я и имею в виду.
– Живущие тут люди не хотят ни нас, ни Джонсонитов, – продолжал он угрюмо, – они всегда говорят о нас, просто ездящих на велосипедах, или катающихся на досках по их тротуарам, мол слишком много от них шума. Это как человек в книжках по истории говорил: «Чума на оба ваши дома».
Заявление это встречено было молчанием.
– Одна из этих голубых, – спросил в конце концов Брайан, – кажется, верещала: «Мой хозяин – Адам Янг», или что-то похожее? И что, мы ее повесим?
Обычно, когда Они были в настроении, такое заявление приводило к пятиминутному бессвязному обсуждению, но сейчас Адам чувствовал, что было не время для такого.
– То, что вы все говорите, – подвел он итог лучшим своим председательским тоном, – это то, что совсем не будет хорошо, если Жирно-Джонсониты окончательно побьют Нас или наоборот?
– Правильно, – согласилась Пеппер. – Потому что, – добавила она, – если мы их побьем, придется нам быть собственными смертельными врагами. Будем, например, мы с Адамом против Брайана и Венсли. – Она уселась на землю. – Каждому нужен свой Жирный Джонсон, – закончила она.
– Да, – кивнул Адам. – Так я и думал. Ничего хорошего нет в том, что кто-то победит. Так я и думал.
Он направил взгляд на Пса, а может, глядел он сквозь Пса.
– Мне кажется, все очень даже просто, – бросил Венслидэйл, садясь. – Не пойму, почему тысячи лет понадобились, чтобы с этим разобраться.
– Это потому, что люди, которые пытались разобраться, были мужчинами, – со значением ответила Пеппер.
– Не пойму, почему тебе надо обязательно на какую-то сторону вставать, – буркнул Венслидэйл.
– Конечно, мне надо на какую-то сторону вставать, – отозвалась Пеппер. – Каждый должен всегда вставать на какую-то сторону.
Адам, похоже, наконец-то принял решение.
– Да. Но я считаю, что можно самим создать собственную сторону. Думаю, вам лучше пойти и взять свои велосипеды, – проговорил он тихо. – Думаю, нам надо бы пойти и как бы поговорить с некоторыми людьми.
«Хрхрхрхрхрхр» – такой звук издавал мотороллер мадам Трейси, спускаясь по Кроуч Хай-стрит. Это было единственное средство передвижения, двигающееся на пригородной улице Лондона, забитой стоящими на месте машинами, такси и красными лондонскими автобусами.
– Никогда раньше такой пробки не видела, – проговорила мадам Трейси. – Интересно, что случилось – несчастный случай произошел, что ли?
– Вполне возможно, – ответил Азирафаил. А затем: – Мистер Шедвелл, если вы меня не обнимете, вы упадете. Эту штука на двоих не рассчитана, знаете ли.
– Троих, – пробормотал Шедвелл, держась за сиденье одной рукой, сжатой в побелевший от усилия кулак, другой же он держал Громовое Ружье.
