– Плохой ты купец, милый человек. Ни ложки, ни соли, ни сахару – не заботишься ты о покупателе.
Веселый, задорный, благодушный, он изображал из себя какого-нибудь районного заготовителя, говоруна и балагура, который приехал в область ранним утренним поездом, из экономии ест на базаре простоквашу, чтобы вечером в ресторане прокутить все свои командировочные и уж там-то покуражиться.
Но продавец, истинный потомок нижегородских торгашей, понимал, с кем имеет дело, и, изогнувшись в краснорядском поклоне, отвечал:
– С полным бы удовольствием, гражданин начальник. Только нет у нас таких правов, чтобы соль и сахар держать, другой патент.
В эти часы они отрешались от всего: от дел, забот, возраста – чувствовали себя студентами, которым удалось удачно позавтракать, а что будет дальше, покажет время. И ночь не в ночь: прислонят голову к подушке – и снова будут бодрыми и сильными для тяжелого, хлопотливого рабочего дня.
Они мало говорили о делах служебных, но в главном Леднев ее по-прежнему поддерживал: вагонами и судами Катин участок обеспечивался в первую очередь. Эффект могла дать только скоростная работа во всех портах, на всех участках, а не только на ее одном, а это, по утверждению Леднева, было сейчас невозможно.
– Самый разгар навигации, план горит. Разве можем мы на ходу перестраиваться? Подготовимся на зиму и махнем сразу по всему пароходству. А пока накапливаем опыт – этим ты и занимаешься.
Когда работаешь с любимым человеком, разногласия неизбежны. Может быть, Леднев и прав. Конечно, тяжело видеть, что твои бесспорные достижения не дают того, что могли бы дать. Но, может быть, они, как утверждает Леднев, пригодятся в будущем году. Значит, надо двигать дело дальше.
Участок грузил теплоход за тридцать шесть часов – прекрасный результат. Если убыстрить работу кранов, поворачивать стрелу не за две минуты, как сейчас, а хотя бы за полторы минуты, то теплоход можно грузить за двадцать четыре часа. Это будет великолепное, еще никем не достигнутое время.
Она поделилась своими соображениями с Николаем Ермаковым, лучшим крановщиком участка.
Выслушав Катю, Николай пожал плечами:
– Я и делаю оборот стрелы за полторы минуты.
– Вы – да! А в среднем по участку две, а то и три.
– Пусть подтягиваются.
– Нужно и о других подумать, Николай Федорович.
Он угрюмо пробормотал:
– Дай бог со своими управиться.
– Вы недовольны своей бригадой?
– Ошуркова уважаемая, – раздраженно ответил Николай, – не хочет у меня работать, по другим кранам бегает.
Катя поморщилась.
– Не о Дусе Ошурковой речь. С ней решить вопрос проще всего. А вот насчет кранов как?
– Не знаю… Какие рекорды есть, их еще никто не перекрывал.
– Вы имеете в виду свои рекорды?
– И свои.
Катя встала, прошлась по комнате. Николай сидел не оборачиваясь. Катя видела его могучие плечи, распиравшие майку, бритый, загорелый затылок. Громоздкий, неподвижный, упрямый, он казался олицетворением рутины, которую она пыталась преодолеть. А ведь лучший крановщик порта!
Катя уселась за стол, сухо сказала:
– Я уважаю ваши достижения, Николай Федорович, но они, конечно, не предел. Советую вам подумать. Иначе об этом подумают другие крановщики.
Николай снова усмехнулся.
– Пожалуйста, не возражаю. Только я вам вот что хотел сказать, Екатерина Ивановна, вернее, посоветовать хотел. Добились вы порядка – держитесь за него. Грузим за тридцать шесть часов – слава богу! Ни у кого такого нет. А почему? Потому что подготовились. А будете вы сейчас на ходу все ломать, так не только двадцати четырех часов не добьетесь, но и тридцать шесть часов потеряете. Опять теплоходы будут неделями стоять. Верьте моему слову.
Сказал и ушел. А Катя ему ничего не ответила. Она была поражена тем, что Ермаков говорил про участок точь-в-точь то же самое, что говорил Леднев про все пароходство.
После Ермакова Катя вызвала к себе Ошуркову.
Раздраженная разговором с Николаем, она с тем большей досадой думала о Дусе. Она и раньше ее не любила: эти беспорядочные связи, драка с пьяным грузчиком, склока на кране, жизнь, дающая повод к сплетням и двусмысленным разговорам. Она посмотрела рабочие карточки Ошурковой: в общем, средняя крановщица, хотя из молодых, пожалуй, лучшая.
Дуся вертела в руках гаечный ключ. На ней была помятая спецовка, грубые сапоги, открывавшие голые колени, низко опущенная на лоб черная косынка. Своей позой и тем, как старательно она вертела в руках ключ, Дуся демонстрировала безразличие к разговору, к Кате, ко всему, что здесь происходит и может произойти, как будто все ее внимание сосредоточилось на ключе, а до остального ей дела нет.
За два года работы в порту Катя привыкла сталкиваться с разными людьми и преодолевать разные характеры. Спокойным голосом человека должностного, для которого это дело – одно из многих, она спросила:
– Что за история произошла у вас с грузчиком Малаховым?
– Поговорили. По личному вопросу.
– Зачем же решать личные вопросы в общественном месте?
– Уж где придется.
– Да еще с мордобитием.
– Уж как получится.
– А получится так: вас могут лишить возможности устраивать скандалы в порту. И очень простым способом. Учтите это на всякий случай.
Дуся ничего не ответила. Но по лицу ее прошла мгновенная судорога. Это не ускользнуло от Кати.
– Ведь вы даже не хотите объяснить своего поступка.
Дуся опять ничего не ответила.
– Второй вопрос. Ермаков требует перевести вас на другой кран. В чем у вас там дело?
– Он требует, у него и спросите, – перестав вертеть в руках ключ, ответила Дуся. Ее руки неподвижно лежали на коленях. Большие, сильные рабочие руки с широкими толстыми ногтями и следами машинного масла в складках кожи.
– А вы согласны перейти на другой кран?
– Все равно.
– Ведь вы учились у Ермакова.
– У него училась, у других подучусь.
– Ермаков все же лучший крановщик порта.
– Да ведь кому чья работа нравится. Кому Ермакова, кому Сизова, кому Умняшкина.
Катя пристально посмотрела на Ошуркову. Зазвонил телефон, но она не взяла трубку.
– А вам чья работа больше нравится?
Дуся, наконец, подняла глаза на Катю.
– Поворот стрелы способнее делать, как Николай Федорович. Ну, а если говорить про зацеп и отцеп, то у Сизова лучше. А почему? Потому что он, Николай Федорович, на людей, на грузчиков, не смотрит. Повернул красиво и радуется.
– Зато поворачивает хорошо.
– Так ведь все надо делать хорошо.
Вот главное в их разговоре! Не то мелкое, с чего они начали, а вот именно то, что сказала сейчас Ошуркова, чего она, может, не смогла точно выразить, но что было понятно Кате: у каждого крановщика есть свой лучший прием. Если соединить вместе эти рекордные приемы, то получится еще невиданная производительность крана.
