(известный под псевдонимом полковника Реми) в оккупированной немцами части страны. Де Голль поручил Реми войти в контакт с коммунистами, игравшими решающую роль в движении Сопротивления, и просить их прислать в Лондон своего представителя. Однако лидер действующей в подполье ФКП Жак Дюкло, получавший директивы из Москвы от руководителей Коминтерна Георгия Димитрова и Андре Марти и находившегося в СССР Мориса Тореза, пока не выходил на связь с голлистами.
В конце октября де Голль проехал с инспекциями по английским портам, где базировались морские силы «сражающихся французов». Генерал повидался с сыном, смог побыть немного с ним вместе, отдохнуть, расслабиться. Они прошли в сумерках вдоль гавани Портсмута. Де Голль задумчиво, как в молодости, смотрел вдаль. Ему так хотелось разглядеть французский берег. Сколько морей он повидал за годы войны! Генерал вспоминал огромные синие с белыми барашками волны Атлантического океана, подступающие к столице Габона Либревилю, лазурные воды Средиземного моря, плещущиеся у берегов Бейрута. И вот теперь эти суровые серые волны, разбивающиеся вдребезги о британские утесы. Смотря на них, де Голль тихо прочитал сыну строки стихотворения Гюго:
Ноябрь принес главе Сражающейся Франции новые испытания, по сравнению с которыми предыдущие казались не столь серьезными. 8 ноября 1942 года началась высадка крупного англо- американского десанта под командованием генерала Эйзенхауэра в Алжире. Рузвельт и Черчилль решили овладеть французской Северной Африкой, где стоял крупный военный контингент Виши. Американцы нашли двух высокопоставленных французских военных, которые по их замыслу должны были помочь им привлечь на сторону союзников вишистских офицеров и солдат в Алжире. Первым был адмирал Франсуа Дарлан, вице-премьер правительства Виши, командующий сохранившейся частью французской эскадры. Вторым — генерал армии Анри Жиро, бежавший из немецкого плена и обосновавшийся в южной зоне. Дарлан находился в Алжире якобы случайно. Жиро американцы сами вывезли из Франции. Адмирал приказал войскам в Северной Африке не оказывать сопротивление соединениям союзников и заявил, что он берет власть «от имени маршала». Американцы сразу назначили его верховным комиссаром Северной Африки. В ответ на это немецкая армия оккупировала южную зону Франции, Корсику и Тунис.
Де Голля о готовящейся операции союзники даже не предупредили, он оказался просто перед фактом их действий у него за спиной. Настроение генерала было подавленным. Он понимал, что все случившееся спланировали и осуществили американцы. 14 ноября де Голль с негодованием писал Черчиллю: «Приход к власти Дарлана в Северной Африке с помощью американцев и 'от имени маршала' являет собой, на мой взгляд, одно из главных событий этой войны. Я думаю, что для французской нации этот факт будет иметь более серьезные последствия, чем капитуляция Бордо. Французский народ теперь понимает, что Соединенные Штаты уже не только признают власть, базирующуюся на предательстве Франции и ее союзников, тираническую, вдохновляемую нацистами и состоящую из людей, сотрудничающих с немцами, но и сами присоединились к этой власти, этому режиму и этим людям»{214} . Впрочем, насчет Черчилля де Голль также не испытывал никаких иллюзий. Он понимал, что все было сделано с его согласия. Генерал давно считал британского премьера «лейтенантом Рузвельта»{215}.
19 ноября глава Сражающейся Франции обратился с посланием уже ко всем союзным правительствам: «Совершенно очевидно, что гнев, горечь и ошеломление, спровоцированные во Франции этой политической операцией, произвели на сопротивление французского народа и его доверие к союзникам такое ужасное впечатление, какое даже невозможно было представить»{216} .
После таких заявлений де Голля лишили возможности выступать по Би-би-си. Ему пришлось использовать для эфира радиостанции Бейрута и Браззавиля. Правда, 14 декабря, наконец-то, Иден подписал с генералом соглашение о передаче власти на Мадагаскаре Французскому национальному комитету. Глава Сражающейся Франции был удовлетворен этим событием. Однако всеми своими помыслами он уже устремился в Алжир. Де Голль понимал, что его пытаются отстранить от участия в важных событиях, его, единственного француза, призвавшего свой народ продолжать сражаться, основателя Свободной Франции, столько достигшего за два с половиной года исключительно собственными усилиями, волей и упорством! Нет, он этого ни за что не допустит.
И генерал опять начинает действовать. Он знал, что в Алжире есть и его сторонники. К тому же за ним стоят практически все силы движения Сопротивления. Дарлана, как и любого другого вишиста, де Голль считал предателем, с которым нельзя иметь никаких дел. А вот с Жиро генерал хотел встретиться, но тот отказался. Тогда глава Сражающейся Франции добился отправки в Алжир своего представителя, генерала Франсуа д'Астье де Ля Вижери, брата беллетриста Эммануэля. В алжирской столице в окружение Дарлана входил еще один их брат, Анри д'Астье де Ля Вижери. Посланник де Голля должен был изучить ситуацию на месте и доложить о ней генералу.
Франсуа д'Астье де Ля Вижери пробыл в Алжире с 19 по 22 декабря. А 24 декабря адмирал Дарлан был застрелен в своем служебном кабинете студентом Алжирского университета Фернаном Бонье де Ля Шапелем. На следующий день студента расстреляли без суда и следствия. Кто стоял за убийством адмирала? Распутать хитросплетения алжирских событий далекого декабря 1942 года не удалось до сих пор. Друг Бонье де Ля Шапеля Филипп Рагено утверждал, что тогда они своей небольшой студенческой группой патриотов постановили, что убьют адмирала-предателя. Они тянули жребий. Идти «на прием» к верховному комиссару выпало Фернану{217}. Сам де Голль много лет спустя подчеркивал, что вишиста Дарлана «не убили, а казнили»{218}. Как бы то ни было, глава Сражающейся Франции горевать по поводу кончины адмирала не стал. Он отнесся к этому факту спокойно, как христианин и военный. Даже когда в 1916 и 1940 годах вверенные ему подразделения несли большие потери, он говорил просто: «Наш полк потерял достаточно перышек»{219}. Дарлан, конечно, был не перышком, а крупной птицей. Ну так что ж? Отправили к праотцам, и теперь только Бог ему судья.
