Большое значение де Голль придавал социальной политике правительства. Генерал желал, чтобы она развивалась согласно разработанной его сторонниками еще во времена РПФ доктрине «участия» или «ассоциации труда и капитала». Он видел в ней третий путь между капитализмом и социализмом.
И все-таки президента прежде всего интересовала держава, во главе которой он стоял, а не люди, ее населявшие. За культурное процветание Франции он мог быть спокоен, потому что по его указанию министром культуры в правительстве Дебре был назначен Андре Мальро. Обычно скупой на комплименты де Голль называл писателя «гениальным другом»{455}. «Каждый режим, — отмечал президент, — должен иметь своего Виктора Гюго, чтобы пробуждать воодушевление граждан, которые погрязли в своих повседневных заботах. У Мальро есть дар зажигать»{456}. Генерал не ошибся ни в выборе, ни в характеристике.
Знаменитый французский писатель с огромным рвением взялся за исполнение обязанностей министра культуры. После развернутых Мальро грандиозных реставрационных работ засверкали своим былым великолепием Лувр и дворец Инвалидов, Триумфальная арка в Париже, Трианон в Версале, переоборудовались старые музеи, создавались новые музеи и театры. В США впервые увидели «Джоконду», в Японии — «Венеру Милосскую», а в Париже — уникальные предметы древнеегипетского прикладного искусства из гробницы Тутанхамона. Во многих департаментах Франции открывались Дома культуры. Увековечивалась память знаменитых французов — прах Жана Мулена был перенесен в Пантеон.
«Алжирская проблема»
Последние месяцы 1959 года стали напряженными для президента республики. Причиной тому были не переговоры с лидерами западных государств, а политика в отношении Алжира. Несмотря на совершенно особенное положение этой колонии, де Голль, скорее всего, уже в момент возвращения к власти полагал, что ей нужно предоставить независимость. Генерал был убежден, что по иному пути Франция следовать не могла, и считал бессмысленным удерживать Алжир силой под французским суверенитетом. Однако беда заключалась в том, что многие другие так не считали. Алжирская драма не только продолжалась, но и затягивалась, превратившись в настоящую трагедию или, по выражению Мориса Тореза, «язву на теле нации».
Президент республики решил обнародовать свои взгляды 16 сентября 1959 года. В речи, которая передавалась по радио и транслировалась по телевидению, он заявил: «Перед Францией все еще стоит сложная и кровавая проблема Алжира. Мы должны ее разрешить и не сделаем это так, чтобы настроить одних против других. Мы, как любая великая нация, разрешим ее единственно возможным путем — предоставлением самим алжирцам права выбора их будущего». Далее генерал уточнил, что право алжирцев на самоопределение мыслится им как выбор одного из трех решений: «отделение от Франции и образование самостоятельного государства с собственным правительством»; «полное офранцуживание»; «правительство алжирцев, созданное самими алжирцами, опирающееся на помощь Франции и тесный союз с ней в области экономики, обороны и внешних сношений»{457}.
Речь де Голля произвела во Франции эффект разорвавшейся бомбы. Алжир давно расколол французов надвое. Одни сочувствовали «черноногим»[42], считали, что метрополия обязана защитить их интересы и следовать лозунгу «французский Алжир». Другие же полагали, что Франция, несущая в колониальной войне огромные людские потери и финансовые расходы, должна покинуть эти заморские департаменты. После выступления президента «ультра» объявили, что де Голль предал их надежды. Так же считали многие представители французской армии. Внутри ЮНР, опоры президента и правительства в парламенте, тоже не было единства. Целый рад голлистов и некоторые министры сочувствовали «ультра» и осуждали политику генерала. Даже премьер Мишель Дебре, один из самых преданных сторонников де Голля, придерживался ультраколониалистских взглядов и пытался переубедить президента. Генерал твердо стоял на своем.
В конце 1959 года де Голля постигло личное горе. 26 декабря скоропостижно скончался его младший брат Пьер. А следующий год принес новые испытания.
В январе 1960 года командующий армейским корпусом в Алжире генерал Массю в интервью немецкой газете «Зюд-дойче цайтунг» осудил алжирскую политику де Голля и даже заявил о том, что французская армия может оказать ему неповиновение. Президент сразу отозвал Массю с занимаемого поста. В эти дни он писал сыну:
«Пора кончать с наглым давлением европейцев Алжира, с ядром политиканов, которое сформировалось в армии, и вообще с мифом 'французского Алжира'. Все это направлено только на то, чтобы удержать господство 'черноногих' над мусульманами»{458} .
24 января, в ответ на отзыв Массю, «ультра», возглавляемые Пьером Лагайярдом и Жозефом Ортизом, организовали довольно мощные демонстрации и забастовки под лозунгом «французский Алжир». Затем при попустительстве явно сочувствующего им армейского командования они соорудили в городе два кольца баррикад и в течение недели удерживали несколько кварталов алжирской столицы. Мятежники требовали от правительства отказа от предоставления Алжиру права на самоопределение. Правда, 1 февраля, так и не получив действенной поддержки армии, они капитулировали.
В течение всей «недели баррикад» атмосфера в правительственных кругах оставалась крайне напряженной. По словам министра промышленности Жана-Марселя Жаннене, «среди членов кабинета оставалось большое число сторонников 'французского Алжира', которые сердцем были вместе с мятежниками»{459}. Открыто оправдать в правительстве действия ультраколониалистов решился только государственный министр Жак Сустель. Президента это привело в крайнее раздражение. Он не терпел неповиновения и несогласия с его собственными убеждениями. Де Голль принял непреклонное решение об исключении из кабинета одного из своих самых давних соратников. 5 февраля генерал вызвал министра в Елисейский дворец и, как сказал Сустель, «за две с половиной минуты ликвидировал двадцать лет сотрудничества»{460}. Разговор был очень кратким. Президент заявил, что их идеи по алжирской политике в корне расходятся, и поэтому министр должен покинуть правительство. Сустель не стал возражать. Он лишь выразил сожаление, что генерал не подождал с решением о его исключении до июля, тогда бы исполнилось ровно двадцать лет с того момента, как он присоединился к де Голлю и начал служить его делу{461} . Вот так «проблема Алжира» вмиг оборвала струну, на протяжении стольких лет соединявшую жизнь двух человек. В знак солидарности с Сустелем кабинет покинул министр телекоммуникаций Бернар Корню-Жантий.
Крайнего накала достигла ситуация и внутри голлистской партии. Среди депутатов и активистов ЮНР было много сторонников Сустеля, которые выступили в его поддержку и тем самым проявили негативное отношение к позиции де Голля. Генерал же требовал, чтобы всех несогласных с его политикой вывели из партийных рядов. И руководители ЮНР не смогли ослушаться. Перед членами голлистской партии стоял выбор: или подчиниться, или покинуть ЮНР. В результате партию оставили Жак Сустель, Леон Дельбек и многие другие. К середине 1960 года она, освободившись от новых «диссидентов», выразила «полное доверие личности и политике генерала де Голля»{462}.
Пока голлисты гасили огонь, вспыхнувший в ЮНР из-за «алжирской проблемы», президент продолжал международную деятельность. Он давно хотел познакомиться с руководителем СССР Хрущевым и при личной встрече обсудить с ним главные проблемы мировой политики. Де Голль пригласил первого секретаря ЦК КПСС и председателя Совета министров СССР в Париж. 23 марта 1960 года Хрущев прибыл во французскую столицу в сопровождении семьи, заместителя председателя Совета министров СССР Алексея Николаевича Косыгина и министра иностранных дел Андрея Андреевича Громыко.
Первое впечатление президента Франции о Хрущеве сложилось таким: «У него был вид добряка. Он приехал с женой, сыном, дочерьми и зятем. Где бы Хрущев ни появлялся, он производил впечатление пылкого и живого человека, несмотря на свою дородность. Он смеялся и проявлял сердечность»
