— Спасибо. Я обратно очень не хочу.
— Ну и ладно. Счастливо.
Мужик повернулся и исчез в калитке.
А Ельцов пошел дальше по дощатому пружинящему тротуару, мимо крепких бревенчатых домов, мимо старух, сидящих на покосившихся лавочках, мимо белобрысых пацанов, гоняющих мяч. Он, в своей лагерной робе, шел по этой мирной улице. И люди смотрели на него с жадным любопытством, потому что он пришел к ним из другого — неведомого и опасного — мира.
Вот первый угол. Здесь он должен свернуть с улицы под названием «Вторая Озерная». Он свернул. Прочитал на заборе название — «Индустриальная» и увидел серые «жигули». Рядом с машиной стоял Миша Селиванов, начальник УГРО Петрозаводска.
— Юрий Петрович, — он пошел ему навстречу, — я — Селиванов. Узнаете?
— Конечно, узнаю. Здравствуйте, Миша.
Его встречал ученик и друг его дядьки Игоря Дмитриевича.
— Ну ты, Юра, — засмеялся Селиванов, — даешь. Не боялся в этой робе идти?
— Да нет, привык к ней.
— Значит, так. Едем к местному начальнику розыска. Там поедим, помоешься, переоденешься и рванем в Петрозаводск. Игорь Дмитриевич прислал вещи и деньги. Я взял билет на восемнадцать тридцать.
— А как же с проездным требованием?
— Отдашь мне, мы по нему какого-нибудь бедолагу отправим. Как на воле?
— Не понял, Миша. Не понял.
И голос он услышал. Словно крикнул кто-то совсем рядом:
— Не верь!
— Не бойся!
— Не проси!
Ельцов проснулся, не понимая, где он.
Темнота была зловещей и пугающей. Стучали колеса. Неужели опять этап?
Нет. Он сидел на мягко пружинящей койке вагона «СВ». Тонко-тонко, как шар на новогодней елке, звенела ложка в стакане. Темнота пахла хорошим табаком. Все. Не будет этапов, шконок, построений и шмонов. Два года позади осталось. Вагон стучал на стыках, уносил его от вахт, колючки, предзонников, штрафных изоляторов, покачивался на скорости, поскрипывал, звенела ложка в стакане. А колеса напоминали ему грохотом своим:
— Не верь!
— Не бойся!
— Не проси!
Он вытер ладонью мокрый лоб, дотянулся до столика и включил лампу. Маленькую, под медь, с зеленым матерчатым абажуром. Купе залилось мягким светом. Вагон был старый. Мало таких осталось. Раньше они назывались международными. Одна койка-кровать, столик, кресло рядом с ним. Хорошо вычищенные медные ручки, дверь в туалет с матовыми витражами.
Раньше люди больше ценили комфорт. Когда-то Ельцов в международном вагоне ехал во Владивосток. Такая задумка была у главного редактора. Проехать через всю страну и написать репортаж в праздничный номер.
Поезд был сюжетной нитью, объединяющей встречи с разными людьми. Хороший тогда получился материал. Лирический, спокойный, без излишнего пафоса.
Юрий взял со столика пачку сигарет. Закурил. Господи, какое удовольствие курить хороший табак. «Союз-Аполлон», сигареты, сделанные вместе с легендарной фирмой «Филип Моррис», неповторимый вкус соусированного табака. Два года он не чувствовал его. Вместе с деньгами и вещами дядька прислал четыре пачки.
Ельцов докурил, погасил лампу. Он не любил курить в темноте, почему-то не получал от этого удовольствия. Раздвинул шторки на окне. За стеклом клубилась ночь, густая и синяя до черноты.
Ночь — доброе время. Темнота ее укрывает человека, приносит покой.
На улице затихают шаги. Молчит телефон.
Ночь принадлежит тебе.
И его история началась ночью.
…Зазвонил телефон. Ворвался в сон, разрезал его, заставил одурело подскочить на кровати.
— Ну что такое — зло сказала жена, — трубку возьми, какая гадина звонит в такое время?
Он босиком прошлепал по ковру, снял трубку.
— Слушаю.
— Ты, Юрок?
— Ну, я.
— Это Мишка.
— Какой Мишка?
— Николаев.
Господи! Откуда он взялся среди ночи, бывший сосед по дому, бывший одноклассник, бывший соперник на ринге?
Он исчез из жизни Ельцова, но тот знал, что стал Мишка авторитетным вором.
— Тебе чего, Мишка?
— Дело есть. Разговор важный. С тобой как с журналистом.
— Не мог до утра дотерпеть?
— Не мог. Утром меня, может, и в живых не будет.
— Ты где?
— Буду тебя ждать на том месте, где мы с ребятами Кабана дрались.
— Понял, еду.
Юрий начал одеваться. Жена зажгла свет, села на постели:
— Очередная шлюха?
— Ты что, с ума съехала?
— Да нет, — жена встала.
Она спала голая и демонстрировала ему свою прекрасную фигуру, с тонкой талией, плоским животом, чуть тяжелыми бедрами и твердой, словно мраморной, грудью.
«Красивая баба», — подумал Ельцов, завязывая галстук.
— И когда тебя ждать? — усмехнулась жена.
— Я скоро. Мне должны передать важный материал.
— Прямо как в американском кино. Журналист встречается ночью с таинственным источником информации.
— Перестань, Лена.
— А мне, собственно, наплевать на все это. Хочешь — можешь вообще переехать к любой своей поблядушке.
Они были женаты уже два года, но за последнее время их отношения стали катастрофически разрушаться. И не потому, что были очень разными людьми. Наоборот, у них оказалось слишком много общего.
Видимо, таким, как они, надо было остаться любовниками. Страстными и веселыми. Совместная жизнь тяготила их. И более того, именно за эти два года Ельцов начал замечать за собой поступки, ранее
