— Жаль, что вам не удалось взять их живыми.
— Это было безумно сложно, господин полковник, четверо прекрасно подготовленных профессионалов. Наш человек постучал и отошел, один открыл дверь, и сразу же ударил пулемет. Они установили его на столе. Мы потеряли двадцать человек, они взорвали себя гранатами.
— Их надо было брать при высадке.
— Места высадки никто не знал. Кроме того, мы не могли блокировать улицу и дом. Иначе бы они вообще ушли.
— Дело сделано. Сидите, сидите, — Смысловский встал, прошелся по кабинету, — мы знали лишь, что они должны были связаться с поляками. Совместная акция. Весьма серьезная. Но сути ее не знал и наш польский источник.
Полковник подошел к окну. Чуть отодвинул маскировочную штору. За темным стеклом угадывались очертания улиц, шпиль костела, кусок отеля «Палас». В Варшаве была ночь. Над городом висела плотная темнота. Окончился еще один день войны.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
— Московское время пять часов. Маяк продолжает свою работу. Слушайте песни в исполнении Анне Вески.
«Возьмите меня с собой», — запела актриса.
Он выключил приемник и остановил машину.
Тишина сначала испугала его. Было так тихо, что, казалось, в мире нет ни города, ни машин, ни самолетов. Солнце высвечивало березы, и они стояли необыкновенно белые и яркие.
Он огляделся. Эта часть леса была пустынна. Не зря он целую неделю, по утрам, изучая местность, приезжал сюда.
Он вчера нашел узкий тупичок в густом кустарнике и загнал туда машину. Теперь заметить ее можно было, только подойдя вплотную.
Пора. Он открыл кейс, проверил полиэтиленовые мешки, достал пистолет, навинтил глушитель и снова спрятал. Пора.
Роса. Березы. Солнце. Тишина.
Дети спали, но Лиза не выключала приемник. Она слушала песню. Она слушала Анне Вески, ее прерывающийся, как после сильного бега, голос и пыталась вспомнить фильм, в котором впервые прозвучала эта песня. Лиза шла по двору к сараю, пританцовывая в такт песни.
Утро было солнечным и радостным.
Ее ждал привычный день. Добрые заботы и радость человека, нашедшего свое счастье в семье. Она открыла дверь сарая, и корова, увидев ее, замычала, словно здороваясь.
Лиза поставила приемник на пол и начала доить корову.
Первые струи молока звонко ударились о дно ведра.
Генерал-полковник в отставке Архипов просыпался всегда в шесть. Зимой и летом. Много лет подряд.
Комната его была на втором этаже дачи. В ней не было ничего лишнего.
Одну стену занимал книжный шкаф с мемуарами и военной справочной литературой, все остальные были завешаны картами, на которые генерал наносил топографические обозначения сражений минувшей войны.
Он уже выпустил одну книжку воспоминаний, а сейчас работал над новым трудом, который не только охватывал ту локальную ситуацию, в которой ему приходилось участвовать лично, но и отражал его масштабные раздумья по поводу войны в целом, на всех театрах боевых действий.
Кроме полок, в комнате стоял заправленный с казарменной строгостью топчан и грубо сколоченный стол. В маленьком коридорчике приткнулся шкаф с кителями и шинелью генерала. Он никогда не носил штатского костюма.
Много лет назад, после войны, по настоянию жены, он пошил дорогой бостоновый костюм. Прошел в нем ровно двадцать минут, вернулся домой и переоделся в форму. С тех пор он никогда не снимал ее.
Вот и сегодня на стуле висела форменная рубашка, отутюженные брюки, рядом стояли матово начищенные туфли.
В одних трусах и тапочках Архипов спустился по винтовой лестнице вниз. На первом этаже также царила военная строгая чистота.
Сын Архипова в Москву приезжал редко, а внук-суворовец лето проводил на юге у родителей матери. На даче вместе с генералом жил его постоянный шофер Семен Михеевич. Он тоже вышел на пенсию, был одинок и коротал свою жизнь рядом с генералом.
— Здорово, Михеич, — сказал генерал, выйдя на крыльцо.
Михеич довольно оглядел своего бывшего командира. Плотного, мускулистого, в длинных сатиновых трусах.
— Начали, товарищ генерал?
— Начали.
Михеич поднял тяжелое ведро с колодезной водой и окатил Архипова.
— Ух! — крякнул генерал. — Хорошо-то как. Ух! — И, отряхивая воду, побежал по дорожке, специально проложенной вдоль забора. Потом он делал зарядку, легко подбрасывая вверх тяжеленные гири.
Так ежедневно начинал свой день генерал Архипов. Поэтому врачи на диспансеризации сбегались смотреть на семидесятитрехлетнего мужчину, никогда ничем не болевшего. Военные ранения в счет не шли.
Михеич глядел на генерала с нескрываемой нежностью. Любовь и уважение к этому человеку он пронес через всю жизнь. И был счастлив, что свою старость он коротает рядом с Архиповым. А что может быть лучше для одинокого старика? Пустая квартира в Тушино, телевизор да домино?
Архипов поднялся на террасу, сел к столу. На сковородке шипела глазунья на сале.
— Лиза молоко не приносила? — спросил генерал.
— Пока нет.
— Вчерашнего по стакану не осталось? — спросил Архипов для порядка, зная, что молоко есть.
У Михеича и раньше всегда, даже в лихие военные годы, находилась банка консервов, сухари и стопка. Михеич налил два стакана молока.
— Сосед не вставал? — Генерал отхлебнул глоток.
— Пока не видно.
За забором снимал дачу писатель Бурмин. Сегодня он особенно был нужен Архипову. Генерал закончил первую часть своего труда и хотел показать ее Бурмину.
— Значит, спит, — недовольно пробурчал генерал и пошел к себе на второй этаж.
А Игорь Бурмин не спал. Он уже два часа сидел на разобранной постели и курил. Курил натощак, чего не делал со времен службы в армии. Он вообще просыпался рано. Друзьям говорил, что в его доме поселился маленький трубач, который, чтобы ни случилось, подносит летом к губам серебристый альт около шести. Ежедневно в половине седьмого Игорь садился работать.
Сегодня трубач перепутал время, и Игорь проснулся в пятом часу.
Нет, не трубач его разбудил, а тоска.
Вчера в ЦДРИ показывали новый фильм Виктора Горелова, вернее, это была творческая встреча с ним, и, вполне естественно, они с Борей Новиковым оделись во все дорогое и красивое, как любил говорить Витька, поехали туда для моральной поддержки.
Зал был полон. И, как ни странно, пришло очень много писателей, что уже сам по себе факт
