И еще одна история, случившаяся со мной на Петровке, 38.
Однажды я разговаривал с завалившимся прямо на месте «работы» вором. Он залез в квартиру, но был с сильного бодуна. Нашел в буфете литровый графин водки, настоянной на лимонных корках, выпил и заснул.
Сон его нарушил хозяин, кстати, полковник КГБ, которому по роду службы полагалось носить табельное оружие.
Итак, я слушал исповедь домушника-алкоголика, а тут зазвонил телефон.
— Тебя Иван вызывает, — сказал мне Чванов.
В кабинете у Парфентьева я, к радости своей, увидел Игоря Скорина, начальника отдела МУРа по особо тяжким преступлениям, моего старинного знакомца.
— Ну вот, — Парфентьев закурил «Казбек», — ты хотел крупного дела. Иди со Скориным.
В своем кабинете Игорь собрал сотрудников.
— Значит, так, ребята, агентура дала данные, что Васька Кот сегодня гуляет у Наташки на Дангауэровке. Брать будем ночью. Корреспондент поедет с нами.
Мрачные оперативники почему-то усмехнулись.
— А ты, — сказал Игорь, — до двадцати трех будешь у нас. Не могу я тебя с такой информацией выпустить из здания. Сам понимаешь.
Я понятливо кивнул. Не заметил тогда веселых искорок в глазах Скорина. Время было всего семнадцать. А через час у меня свидание. Я рассказал об этом Скорину.
— Где свидание?
— На бульваре, рядом.
— Ее приведут. Сева, — сказал он оперативнику, — сейчас тебе опишут девушку, встретишь и приведешь.
И надо же, через час с небольшим я встретил в коридоре МУРа свою любимую девушку. Наверное, никогда у меня не было такого странного свидания. Мы попили кофе в буфете, посидели на скамейке в коридоре, глядя, как мимо нас проходили суровые оперативники, почему-то с интересом нас разглядывавшие.
Ах, если бы я знал тогда… Но наступило время, я простился с подругой и сел в «Победу» вместе со Скориным.
Шли двумя машинами, квакая сиренами у светофоров. Наконец свернули на узкую зеленую улицу. Потом был какой-то пруд, дома кончились, начались бараки. Машина остановилась.
— Пошли, — скомандовал Скорин.
Длинный одноэтажный барак стоял чуть в стороне, свет горел только в двух окнах. Из темноты появился какой-то человек и что-то сказал Скорину.
— Здесь, — повернулся Игорь к оперативникам. Когда мы подошли к крыльцу, Скорин вдруг тихо сказал Севе: — Слушай, дело-то не простое, у тебя есть лишний пистолет?
— Есть, — так же тихо ответил Сева.
— Дай Эдику.
— Да вы что…
— Под мою ответственность.
— Ой, смотрите, товарищ начальник. А он умеет?
— Он же в прошлом году демобилизовался.
— Ну тогда… — Сева сунул мне в руку тяжелый пистолет. На ощупь я понял, что это «ТТ».
— Только в крайнем случае, понял? — прошептал Скорин.
— Понял. — Я опустил пистолет в карман.
Мы прошли по коридору, который еле освещала тусклая лампочка. Мимо сундуков, тазов, висящих на стене, мимо велосипедной рамы, лежащей почему-то на полу.
Игорь толкнул дверь, и сразу же трое оперативников ворвались в комнату.
— Сидеть, Кот! — рявкнул Сева.
— А я и так сижу, — спокойно ответил невидимый мне человек.
Когда я протиснулся в комнату и раздвинул широкие спины оперов, то увидел щуплого лысого человека, сидящего за столом, на котором стояла бутылка водки и лежала крупно нарезанная колбаса.
Кот налил стакан, выпил, крякнул, закусил, надел пиджак и сказал:
— Теперь поехали. Только на сухую берешь, Игорь Дмитриевич.
— А об этом мы на Петровке поговорим.
Вот и все. Обыденно и просто. Даже обидно. Только позже я понял, что именно эта милицейская повседневность и есть основа их тяжелой и неблагодарной службы. В машине я вытащил пистолет:
— Возьмите, Сева.
— Да ты его выкинь лучше, — захохотал Скорин, и вслед за ним заржали оперативники.
Я повернул «оружие» к свету и увидел, что это просто отлично сделанная копия пистолета «ТТ».
И понял, что мое сидение несколько часов в ожидании операции, и свидание с девушкой, и пистолет были обыкновенным розыгрышем доверчивого журналиста.
Так уж случилось, что именно люди, с которыми я познакомился в МУРе и подружился, помогли мне найти и главную тему в моей работе. Я писал о них очерки, потом романы и повести. Делал киносценарии. Что у меня получилось — судить не мне…
Но почему-то мне кажется сегодня, что я словно отдавал им неоплатный долг за тот кусок пайкового хлеба далекого 41-го года.
Бриллиантовый дым
Сознаюсь сразу — заголовок этот мною добросовестно похищен. Давно, когда в ходу были кожаные рубли и деревянные полтинники, как любил говорить знаменитый московский вор и мой сосед по лестничной клетке Витя Золотой, я приехал на каникулы к дяде в Ригу.
Шел 46-й год. По улицам ездили извозчики. Город еще не утратил свой европейский лоск. И жизнь в нем была совсем иная, не очень понятная для мальчишки, приехавшего из Союза.
Дядька был чудовищно занят на работе. Вместе с Игорем Скориным они чистили город от бандитов, поэтому я практически был свободен в своих волеизъявлениях.
Однажды забрался на чердак дома, где жил дядька, и нашел там подлинный клад — русские книги, изданные в Латвии до 40-го года.
Они были свалены кучей в дальнем углу чердака. Верхний слой подмок — осколки снарядов, а возможно, просто отсутствие хозяина повредили черепицу крыши, и вода залила чердак.
Но все же я разыскал в этой куче с десяток малоформатных книжек, с обложек которых смотрели на меня декольтированные дамы, с кинжалов капала типографская кровь, таинственные красавцы во фраках целились из револьверов.
Несколько дней я запоем читал всю эту макулатуру, пропуская не интересные мне любовные сцены и переходя непосредственно к действию.
Конечно, все эти книжки были дерьмовым лубком на манер того, что выпускают многие издательства сегодня, но одна все-таки произвела на меня впечатление.
Называлась она «Бриллиантовый дым», и написал ее некто Борис Мерцалов.
Итак, Санкт-Петербург. Январь 1914-го. Вывески с буквами «ять». Бобровые воротники гвардейских офицеров. Шиншиллы элегантных дам. Электрический свет вечернего Невского. Гудящий от разгула ресторан «Медведь».
Красавцы и красавицы. Бриллианты. Таинственные убийства и скоротечные романы.
Потом революция. Гражданская война. Бегство на юг. Тифозные теплушки и нападения степных банд.
Белые рыцари и кровавые чекисты. Бегство в Константинополь. Потом, естественно, Париж.
