— «Хрустальный» сезон? А вспоминать его все равно не хочется. И осадок от него горький.
— Ну, видимо, горечь воспоминаний у вас наверняка не от победы в Кубке страны, а от того, что стали пить?
— Да, это правда. Горькая, но правда. И годы эти считаю вычеркнутыми из своей футбольной карьеры. Да что там футбольной — вообще из жизни. К счастью, все это давно уже в прошлом.
— Не пытались разобраться для себя, почему это все-таки произошло?
— Не встречал особого сопротивления со стороны старших. Всегда думал, что как мальчику мне все простят. И прощали. А я этим пользовался. Потом появилась семья. Жена Ольга здорово поддержала в сложные для меня годы.
— Саша, какую черту характера вы в себе цените?
— Думаю, что я все-таки волевой человек, если сумел после всего, что со мной было, подняться и встать на ноги.
Заставил сжать себя в кулак, добиться цели, порвать с дурной привычкой. Так что ценю в себе волю и думаю, что у человека это одно из главных качеств.
— А есть такие черты, которые вам в себе не нравятся?
— Есть, конечно. Излишняя нервозность. Слишком уж я «заводной».
— И на поле?
— И на поле, и в жизни. Порой это мешает в семье.
— Саша, а может быть, без этой «заводки» и не было бы сегодня Заварова-футболиста?
— Может быть.
Прочел я в тот день газету и, по правде говоря, больше огорчился, чем порадовался. Но такова уж журналистская судьба: далеко не все попадает на страницы газеты. Многое, как принято говорить у газетчиков, остается «за рамой», а кое-что сокращается еще в рукописи. Так оно и случилось. И все-таки знакомые журналисты материал (пусть даже напечатанный с сильными сокращениями) одобрили, и вероятно за то, что наконец-то советский футболист заговорил для печати нормальным человеческим языком, правдиво и задушевно.
Из «Комсомольской правды» мне сообщили, что интервью положительно отмечено редколлегией и попало на «доску лучших материалов», и разьве мог я предположить, что именно из-за этой публикации вскоре буду чуть ли не три недели глотать валидол.
Вечером, в день выхода «Комсомолки» с публикацией материала «Игра в открытую», позвонил Заваров. По голосу я понял, что он очень расстроен.
— Спасибо вам, конечно. Читал я,— сказал Заваров. Но только не пойму: за что же меня избирать лучшим футболистом?
— Послушайте, Саша,— как можно спокойнее сказал я. Вы, конечно же, правы в том, что материал выглядит несколько однобоко. Не моя вина, что его подсократили.
— А мне каково, представляете?! — перебил меня Заваров. В «Кожаном мяче» играл подставной. Потом пил. Дома — нервозность. И где же я в этом интервью хороший?
— Хороший вы уже тем, что имели мужество сказать о себе правду! И, уверен, вас за это еще больше станут уважать.
— Кто? Кому она нужна, такая правда? — в сердцах бросил он.
Почему же публикация в «Комсомолке» так расстроила Заварова? — размышлял я. Напоминание о горьком прошлом? Но ведь Саша сам пошел на откровенный разговор, знал, что он появится в печати (для этого журналист с ним и беседовал). Конечно, подвели меня коллеги, прилично подсократив материал и оставив лишь «негативные» (как считал сам Заваров) места в спортивной биографии претендента на звание лучшего футболиста года. Но только ли в этом дело? Ведь писала когда-то та же «Комсомольская правда» (да и республиканская пресса Украины) в острокритическом плане о Заварове в пору его «нарушений спортивного режима».
Многое прояснилось, когда через день позвонила жена Заварова — Ольга. Говорила она взволнованно, нервно и, в основном, теми же словами, что и накануне Саша («А где же он там хороший?», «Кто же теперь его изберет лучшим футболистом?» и т. д. и т. п.).
Молча и терпеливо я слушал ее, не перебивая. Потом сказал:
— Ольга, но там же все правда.
— А кому она нужна, та правда? — перебила она. Нам все звонят, возмущаются: как это советская пресса могла такое написать о советском футболисте? Вы знаете, что он появился сегодня на базе, а ему ребята с ухмылочкой и говорят: «Саша, а мы и не знали, что ты был алкоголиком». Вот она, ваша правда.
Она еще долго мне выговаривала, возмущалась («Все они там пьют, а написали только про нас...»). А закончила и вовсе категорично:
— Вы нам больше не звоните и никаких интервью не берите!
Вот оно как все обернулось. После этого звонка и положил под язык первые таблетки валидола, кляня себя за то, что причинил людям своей публикацией боль, обиду, ненужную нервотрепку. Но на Сашу и Олю не сердился. Понимал их. Заваров (с его-то простотой и заводным характером) не смог по-философски мудро относиться к подначкам в команде, где всегда надо держать ухо востро. Ну и «завелся».
Понимал я и Ольгу, которая пеклась о муже, о семье, оберегая их от всяческих неприятностей. А тут вдруг («на нашу голову») интервью и звонки всякого рода «доброжелателей».
Но, как оказалось, телефонные звонки Саши и Оли мне — это были лишь «цветочки» во всей этой истории. А с первыми «ягодками» столкнулся буквально через пару дней после опубликования интервью. Произошло это прямо во дворике стадиона накануне календарного матча киевского «Динамо» с харьковским «Металлистом».
— Что вы там пишете?! — с ходу налетел на меня один спортивный начальник республиканского масштаба. Это же безобразие — позволить такое печатать о советском футболисте.
Не очень-то хотелось вступать с ним в полемику. Тем более что нас уже стали обступать завсегдатаи стадионного дворика. Да и разговаривал он рыком, довольно громко и грубо. Брань вылетала, как говорится, что на выдохе, что на вдохе.
— Да я, б..., за неделю выпил больше, чем этот пацан за всю свою жизнь. Вы об этом тоже напишете?
Вот тут он был искренен. Мне динамовцы рассказывали, что такое он смог себе позволить, даже будучи однажды руководителем их футбольной делегации за рубежом («Мы в одиннадцать утра спускаемся на тренировку, а он в холле сидит уже „пополам'»).
— Нет, о вас писать не буду,— как можно спокойнее отвечал я. Вами читатели не интересуются.
Тут он не на шутку вскипел и заговорил еще громче:
— Этим, б..., своим интервью вы нанесли удар не только Заварову или киевскому «Динамо», а всему украинскому футболу!
Один из спортивных работников, вероятно желая подыграть начальству, а может быть, просто из собственной убежденности, протянул мне руку со словами:
— Могу с вами заключить пари на все что угодно: теперь Заварова ни в жизни не сделают лучшим футболистом года! Вы ему перекрыли кислород.
— Вы что, с Заваровым пили? — почувствовав поддержку, еще больше распалился спортивный начальник. Можете это доказать? Кто, б..., докажет? Значит, клевета.
— Зачем доказывать то, что известно самому Заварову? — сказал я. Он ведь сам об этом говорит. Смело и открыто, как Раймонд Паулс, который сказал об этом же честно на всю страну — по телевидению.
— Да что вы мне со своим Паулюсом голову морочите. Его, наверное, снимали скрытой камерой такие же, б..., жуки, как вы. И кто знает вашего Паулюса?! А Сашу Заварова знает вся Европа! Весь мир!
После игры Лобановский, выйдя из раздевалки, с ухмылочкой произнес:
— Как же так можно, Дэви? Вы бы еще написали, что Заваров вступил в общество борьбы за трезвость, и все было бы понятно.
Вокруг послышались смешки.
— Вы читали интервью? — спросил я его.
