— Лук, однако, лучше, — бесстрастно сказал второй из вооруженных вогулов и искоса глянул на шамана.
— А может, он давно под какую-нибудь каверзу вашу угодил? — предположил Жиляй после недолгого молчания. — Хитер, хитер парень, а с вашими затеями поди совладай… Ладила баба в Тихвин, а попала в Ладогу…
— Много говоришь, — не поворачиваясь к Григорию, произнес шаман.
Тот пристыженно кашлянул и тоже стал смотреть вдаль.
— Эйе! — удивленно воскликнул вогул-смотритель западни. — Трое идут!
— Где? Не вижу ничего, — забеспокоился Жиляй.
— Трое, — подтвердил другой вогул и снова воззрился на шамана.
Наконец и Григорий увидел три точки, движущиеся одна за другой по болотистому редколесью. Они приближались к концу зеленого коридора, сжатого двумя болотами.
— Э, да тут луками-то, чай, не обойдешься. А ну как у них у всех ружья?
Шаман тоже обеспокоился. С лица его словно бы слетела маска возвышенного презрения ко всему мирскому. Он сложил руки на груди, нахмурился. Чеканя слова, заговорил:
— К Золотой Баба идут… Правду сказал… Правда, что убить хотел… Как теперь делать будешь?
— Ума не приложу, — униженно глядя на него, ответил Жиляй. — Где же двоим с тремя справиться? Они, вишь, какие — не клади палец в рот, все ваши хитрости обошли…
— Тебя убить посылал… Ты думай, как… — жестко произнес шаман.
Некоторое время Жиляй растерянно глядел вниз, на волнующуюся под ветром полосу леса. Потом резко повернулся. В глазах его полыхнула радость.
— Пал надо пустить. Ветер-то от нас несет. Как раз этот колок между болотами и выжжет.
— Умный башка! — Шаман с уважительным удивлением воззрился на Григория.
Подошел к нему и полоснул ножом по веревочному ошейнику. Жиляй освобожденно потер ладонью горло. С новым вдохновением заговорил:
— Им версты три идти. Поближе будут, тогда и поджигать… Никуда не денутся голуби — слева, справа болота, а от огня не убежишь, он по такому ветру — ого-го-го как поскачет…
Иван и Алпа шли по тропе, катя впереди нового болвана. Этот выглядел попригляднее, не переваливался, как его предшественник, почивший во время камнепада.
— Видать, немного осталось, — заговорил вогул. — Отец сказывал: у самого начала гор Витконайкерас…
— А что значит это? — заинтересовался Иван.
— Скала водяной царевны…
— Кто такая?
— А та, что в озерах да в реках живет.
— Вроде как русалка по-нашему…
Впереди послышался треск. Он быстро приближался. Побратимы насторожились. Иван вскинул ружье, взвел курок и подсыпал пороху на полку.
Ломая сучья, подминая мелкие деревца, навстречу путникам огромными прыжками летел матерый лось. Увидев их, он даже не отклонился в сторону, только еще сильнее закинул голову, отягощенную гигантскими рогами, и, роняя пену с губ, промчался в нескольких саженях.
Мгновение Иван и Алпа стояли оцепенев. Когда до слуха их донесся дальний гул, они вопросительно уставились друг на друга. Но, увидев, как совсем неподалеку прошмыгнули несколько зайцев и лис, побратимы разом воскликнули:
— Пожар?!
— Удирать надо, — сказал вогул.
Иван с сожалением взглянул на болвана, потом медленно спустил курок. Втянул носом воздух и упавшим голосом подтвердил:
— Горит.
И быстрым шагом отправился назад по тропе. А через минуту они уже со всех ног бежали, не разбирая дороги. За спиной у них все нарастало грозное гудение. Языки дыма протянулись между стволами.
— Давай в сторону! Может, на болотце отсидимся, — на бегу крикнул Иван.
Алпа кивнул и стал забирать влево.
Когда они выскочили к краю трясины, дым уже клубился тяжелыми волнами. А невидимое пламя ревело и завывало на все лады.
— Топь! — обреченно сказал вогул.
И бросил в болото увесистую гнилушку. Она беззвучно погрузилась в бурую жижу. Они снова пустились бежать, то и дело оглядываясь назад. Из дымного марева один за другим вылетали огненные шары — скрученные еловые лапы, объятые пламенем.
Внезапно Иван споткнулся и с размаху полетел на землю. Руки его ушли в жидкую грязь. Алпа остановился, чтобы помочь ему встать, и вдруг заметил узкую полоску воды, сочащуюся под нависшим мхом. Показал на нее побратиму. Тот все понял без слов. Поднявшись с земли и подхватив ружье, он быстро пошел вдоль ручья.
Бочаг нашли, когда дым уже окрасился в зловещие багровые тона, когда сквозь сплошную его завесу начали там и сям пробиваться огромные языки пламени, а сверху сыпались тлеющие уголья. В этом охваченном грозной стихией пространстве небольшая ямка, наполненная ключевой водой, на поверхности которой лениво кружили хвоинки, казалась неправдоподобно спокойной. Белый песочек, устилавший дно бочага, словно бы свидетельствовал о чистоте и прохладе хрустальной влаги.
Беглецы помедлили несколько секунд, будто не решаясь совершить кощунство. Но столб огня, взметнувшийся совсем рядом — занялась кряжистая ель, — заставил их прыгнуть в бочаг. Воды было только по грудь Ивану, и, чтобы скрыться с головой, им пришлось сесть. Места в тесной ямке едва хватило для двоих.
Скоро пожар бушевал прямо над ними. Иван и Алпа успевали на мгновение высунуть голову из воды, чтобы схватить воздуху, и снова погружались по самую макушку.
Они не видели, как, подпрыгнув, выстрелило ружье, лежавшее на мху рядом с бочагом, как взялась огнем его ложа, как пламя налетело на брошенный здесь же берестяной пестерь Алпы. Не видели побратимы, как рушились вековые деревья, как из треснувших стволов лесных великанов фонтанами била горящая смола.
Но огненное действо длилось недолго. Пожар ушел дальше, оставив у себя в тылу обугленные колонны, черную землю, россыпи углей и завалы тлеющих валежин, от которых поднимались густые струи дыма.
Когда Иван и Алпа выбрались из воды, первым, что они увидели, были останки ружья и груда пепла на месте пестеря. Вогул ткнул ичигом эту жалкую кучку, она беззвучно распалась, обнажив кусок металла. Алпа наклонился, поднял топор без топорища. Встретился глазами с Иваном. Тот только вздохнул виновато. Потом отвязал от кушака ставшую ненужной пороховницу и бросил в бочаг.
Пауль, расположенный на берегу порожистой реки, был невелик. По травянистой террасе без всякого порядка разбрелись с десяток полуземлянок и чумов, а в стороне, вдоль опушки бора, выстроились амбары на «курьих ножках» — высоко опиленных пнях. Посреди поселка возвышался огромный кедр с истрескавшимся от старости стволом; ветви его, увешанные шкурами и цветными лоскутьями, лениво трепетали на слабом ветру, среди раскачивающихся хвойных лап по временам открывались черепа оленей с раскидистыми рогами. На большом кострище, черневшем поблизости от кедра, были уложены свеженаколотые дрова,
Несколько вогулов беспрерывно сновали между юртами, и землянками: один устраивал треногу из бревен, к которой затем подвесил большой медный котел, другой подносил из тайги широкие свитки бересты, третий сооружал из тесин невысокий помост подле кедра. Коренастый чернявый мужик в красной рубахе бросался подсоблять всем по очереди. И только двое вели себя степенно — тот, кто стоял у двери обширной полуземлянки с берестяной крышей, украшенной оленьими рогами, и тот, что расхаживал вдоль
