— Да, — промолвила Фелисити. Где взять смелость, чтобы сказать им? Но дело было не в смелости, а в необходимости. На содержание письма она повлиять не могла, оставалась только форма. Она решила, что с ними нужно говорить бережно и участливо, как бы трудно это ни было.
На кухню пришли девочки, и Филип сунул им по ножке и булочке. Все дружно накинулись на еду, и воцарилось молчание.
— Ты хочешь рассказать, что написала мама? — спросила Хилари.
— Да, — ответила Фелисити, разворачивая письмо и надевая очки. — Я вам его прочитаю. — Она начала читать, стараясь, чтобы голос звучал ровно и уверенно. Каждое слово произносилось четко, чтобы не возникло непонимания.
Фелисити сложила письмо, сняла очки и стала ждать бури. Но она так и не наступила. Последовало молчание, а потом Филип проворчат:
— Эту хваленую Америку сильно переоценивают. Мы так и думали.
— По крайней мере, рядом с ней уже нет этого противного Пирса. — В голосе Питера звучали слезы. — Надеюсь, у нее все в порядке. Трудно оказаться одному в чужой стране.
— Я уверена, что у нее все в порядке, — сказала Фелисити. — Просто ей нужно во всем разобраться и уладить свои дела.
— Она могла бы вернуться в Англию, — сказала Хилари. — Но держу пари, что она этого не сделает.
— Пока рано, — ответила Фелисити. — Наверно, она еще сама не решила, что делать. Может быть, она думает, что вы прилетите позже и это только отсрочка. Нужно будет связаться с ней.
— Мы никогда не полетим в Америку, — равнодушно сказал Филип. — Пойдем, Питер. Повозимся полчасика с мотоциклами. — Мальчики поднялись и вышли из кухни.
— Я еще не доделала уроки, — дрогнувшим голосом произнесла Хилари. — Пойду наверх. Фелисити не ответила. Что она могла сказать? Аннабел задержалась.
— Думаешь, она просто отложила наш визит? — спросила дочь.
Фелисити снова посмотрела на письмо и тяжело вздохнула.
— Не знаю, Аннабел. Просто не знаю. Аннабел встала со стула.
— Они ужасно расстроились, — сказала она. — Но пытаются не показать виду.
— Я понимаю. — Фелисити покачала головой, сердясь на Саманту и на ее непостоянство. — Прекрасно понимаю.
Аннабел наклонилась и робко положила руку на плечо матери.
— Я рада, что ты моя мама, — тихо сказала она, быстро ретировалась из кухни и вслед за Хилари ушла наверх.
Во время ужина царившая на кухне атмосфера подавленности была такой густой и плотной, что ее можно было мешать ложкой. Молчание, продолжавшееся не менее десяти минут, нарушалось лишь репликами типа «пожалуйста, передай соль» или «можно взять еще один кусок хлеба?». Хилари и Аннабел только ковырялись в тарелках и почти ничего не ели. Аппетит мальчиков не изменился. Как обычно, они сосредоточенно уминали все, что было на столе. Разница заключалась лишь в том, что не было оживленной перепалки, обычно сопровождающей каждую трапезу. Иногда от шума у Фелисити начиналась головная боль, но тишина, стоявшая за столом сегодня вечером, была во сто крат хуже.
Как только ужин закончился, дети молча вышли. Тони поднял брови, прося Фелисити ничего не говорить, пока кухня не опустеет, а потом выпалил:
— Она могла бы ради приличия предупредить нас заранее! Отменять визит детей за несколько дней до его начала — это настоящее свинство!
Фелисити подошла к валлийскому шкафчику и достала письмо Саманты.
— Не стоит так осуждать ее, — сказала она. — Человеку, которого бросили, приходится нелегко.
— Это ты говоришь мне? Человеку, которого она бросила?
Фелисити подняла глаза и нахмурилась.
— Ты все еще горюешь из-за этого? Если так, то мои попытки утешить тебя оказались не слишком удачными.
Тони немного помолчал, а потом смущенно улыбнулся.
— Я не горевал об этом с того дня, как встретил тебя, — сказал он. — Честно говоря, Саманта оказала мне большую услугу, что ушла. Но мне трудно жалеть ее за то, что Пирс нашел кого-то другого. Поделом ей. И я действительно думаю, что она могла бы известить нас раньше.
— Она находится в другой стране, со всеми вытекающими отсюда последствиями, — напомнила ему Фелисити. — Ничего удивительного, что она не написала раньше. Нелегко разобраться с домом, работой, а самое главное — с деньгами.
— Но она могла позвонить и предупредить детей, что ее планы изменились.
— Могла, — согласилась Фелисити и призадумалась. Почему Саманта этого не сделала?
Она перечитала письмо, но не нашла и намека на то, почему Саманта так долго молчала. Просто сухое напоминание о том, что Пирс ушел от нее к кому-то другому, без упоминания имени женщины. Впрочем, если подумать, это вполне понятно. Фелисити и сама не стала бы называть имя своей соперницы. Но в письме не упоминалось и о новой работе Саманты, хотя она нуждалась в ней, если осталась без помощи Пирса. По- настоящему важна была лишь туманная фраза о необходимости уладить свои финансовые дела. Фелисити еще раз прочитала письмо и убедилась, что о новой работе там не было ни слова. Единственной достоверной информацией, не считая упоминания о том, что Пирс ее бросил и что дети приехать не могут, был только новый адрес в верхней части конверта.
На следующее утро Трейси прибыла в Черри-Триз на велосипеде. Это значило, что Сэм дома и, наверно, поехал с Джейкобом в магазин. Когда он делал это, Трейси садилась на велосипед. Фелисити улыбалась. Тони совершил лучшее доброе дело года. Казалось, у Трейси и Сэма все хорошо. Конечно, судить рано, еще успеют поссориться. Но можно надеяться, что к тому времени они достаточно привыкнут друг к другу и сумеют разобраться сами. Точнее, что это сумеет Трейси. Фелисити и Тони заметили, что после переезда Сэма она стала намного более властной и обрела уверенность в себе. А Сэм, надо отдать ему должное, ничуть не возражал против ее лидерства.
— Потому что им всю жизнь командовала мать, — сказал Тони. — Трейси просто заменила ему миссис Эпплби.
— Убирайся вместе со своей дешевой психологией! — засмеялась Фелисити.
— Об этом говорится во всех научных трудах, — серьезно ответил Тони.
Только теперь Фелисити поняла, что муж, скорее всего, прав. Она следила за Трейси. Та поправилась, выцветшие розово-зеленые волосы выбивались из гребня, а кольцо в носу исчезло. Иными словами — хотя Фелисити не осмелилась бы сказать их вслух, чтобы не вызвать обратной реакции, — Трейси начала походить на обычную молодую мать. И теперь, когда Фелисити перестала ездить в Лондон и все время была дома, они могли вволю посплетничать.
— Конечно, — сказала Трейси, услышав новости. — Видала я таких типов. Держу пари, я знаю, к кому он ушел. Я всегда подозревала, что этот болван педик.
— Педик? Трейси! Что за старомодное выражение? — Однако слова Трейси навели Фелисити на новую мысль.
— Да, в таких делах я старомодна, — сказала Трейси. Ее чопорный тон разительно не соответствовал разноцветному петушиному гребню.
При виде ее возмущения Фелисити невольно улыбнулась, а потом медленно сказала:
— Знаешь, это не приходило мне в голову. И Тони тоже. — Но она тут же засомневалась. — Не могу
