«Господи! Зачем им сдался этот Артем? Что им всем нужно?..»
Давно уже никто из омоновцев не заходил в комнату. Они были одни, а майор все занудствовал, все просил Андрея вспомнить, умолял, пугал… Хоть один, хоть один адрес, который давал ему Артем. И никак не хотел верить, что он не давал ему ни одного адреса…
– Послушайте, отвезите меня в больницу, ведь я умру сейчас, – попросил Андрей, подняв на майора полные страдания глаза.
– Грудная клетка болит? – спросил майор участливо.
Андрей кивнул.
– Где? – Майор подошел к сидящему Андрею и склонился над ним, внимательно глядя на его грудь. – Здесь? – Он аккуратно положил руку на грудь Андрея. – А ведь это может быть перелом… Ай-ай-ай… Вы говорите, здесь?
Андрей кивнул. Майор вдруг надавил на его грудь ладонью так, что Андрей, взвыв от боли, оттолкнул его руку.
– Да вы что?.. – Он опять согнулся, отдуваясь.
– Это, скорее всего, перелом. Да вы не бойтесь, нас в милиции обучают медицине. Вы же понимаете, что с таким переломом каждая минута дорога. Сейчас приедет «скорая», вас увезут в больницу. Но только вы перед этим мне скажите, где Артем. Иначе припаяем статью за соучастие в убийстве. Ну что, идет?
– Да не знаю я! Не знаю! – взмолился Андрей. – Оставьте меня все в покое!
Но майор не оставил, он еще долго расспрашивал Андрея, не обращая внимания на его мольбы. Такая уж у него была работа. Андрей не сказал, да и не мог сказать ему ничего нового. Но майор почему-то не верил. Почему никто ему не верил?! Почему его слова не воспринимались всерьез? И милиционер вновь начинал занудствовать, а Андрей, обливаясь потом, корчился от боли.
Наконец, утомленный допросом не меньше Андрея, майор махнул рукой:
– Я вижу, вы не хотите, чтобы ваш друг остался жив, а вас устраивает такая жизнь, чтобы вас пытали и мучили, раз вы не хотите сказать нам, где Артем. Я даю вам последний шанс. Ну!
Андрей усмехнулся разбитыми губами:
– Я бы давно сказал, если бы что-нибудь знал…
– Ну хорошо. Сейчас вас отвезут в больницу, но уж потом я вам помочь ничем не смогу.
– Ну наконец-то, – вздохнул с облегчением Андрей.
Сейчас ему сделают обезболивающий укол, положат на носилки. Как он устал! Боже мой, как он устал!..
Майор помог Андрею подняться, закинул его руку себе на плечо и, поддерживая за талию, повел из комнаты. Андрей был счастлив, что майор наконец оставил его в покое. Они медленно спустились до первого этажа, каждый шаг давался Андрею с трудом, от боли мутнело в глазах… Майор толкнул дверь, и они вошли…
В ту же самую комнату без окон, с железной кроватью без матраса, в ней никого не было, под потолком горела лампа.
– Что это? – Андрей с ужасом озирал пытательную комнату, где принял столько мук. – Что это?!.. Зачем?..
Он попробовал вырваться из рук майора.
– Не-ет! Голубчик! – Майор толкнул его на железный панцирь кровати. – Нет, придется тебе еще помучиться, раз говорить не захотел.
Андрей, все вдруг поняв, в панике и ужасе рванулся с кровати, но тут получил сильный удар в грудь – в глазах вспыхнуло, и он потерял сознание.
Очнулся Андрей в том же растянутом положении, перед ним стояла Маша с длинной иглой в руке.
– Никак говорить не хочешь. Упорный ты. Как Космодемьянская Зоя.
Андрей взвыл от боли, когда острие иглы впилось под ноготь на большом пальце ноги.
– Это называется педикюр…
И это было последнее, что слышал и осознал Андрей…
…Когда он терял сознание, его обливали водой, совали в нос банку с нашатырем или хлестали по щекам. Ему упорно задавали один и тот же вопрос, на который он не знал ответа. Сколько это продолжалось? Час, пять, сутки… Все смешалось, в сознании осталась только боль, лютая боль.
– Эй, эй, очнись. Ты меня слышишь?..
Андрей открыл глаза, поднял опухшее от побоев лицо и застонал от боли. От истязаний он уже плохо понимал, где он, что с ним…
– Я друг, твой друг, – чеканя каждое слово, проговорил человек, у него были черные густые усы, и он был не похож на Машу. – Слышишь? Я твой друг. Слышишь, мне заплатили хорошо, чтобы я тебя вывел, – вновь повторил усач шепотом.
Андрей что-то замычал в ответ. Мужчина с усами отстегнул ремни на ногах и на руках Андрея, помог ему подняться.
– Ты можешь идти? – спросил он все так же шепотом.
Андрей кивнул – говорить он не мог, разбитые губы раздулись, и каждое слово причиняло ему мучение. Он мог только стонать.
