пакет полностью, но небрежные люди оставили торчать снаружи часть головы и посиневшую руку. Был виден широко открытый, но уже тусклый глаз мертвеца. И казалось, что он, высунув ослабевшую руку, старается выбраться из мешка, будто уже заглядывает в комнату и вот-вот вылезет…
– Укладывайся, – сказал Илье парень, которого лжекитаец называл Костылем, – у него была худая болезненная физиономия, чем-то напоминавшая костыль.
Илья с отвращением посмотрел на каталку, с которой только что сняли мертвое тело. На ее коричневой клеенчатой поверхности Илья увидел пятна засохшей крови. Там, где лежала голова мертвеца, к кровавой густой лужице присох клок волос.
– Укладывайся, укладывайся, – настаивал Костыль.
Илья, сморщив нос, переводил глаза то на Костыля, то на каталку и не двигался с места.
– Эй, ты чего, мужик, противно ведь! – подал голос со своей каталки Сергей. – Ты кровь-то вытри!
– Ты, козел, молчи! – заорал Костыль и, подойдя к лежавшему на спине Сергею, ребром ладони нанес ему удар по животу. – Я сказал – заткнись!
– Обидел, что характерно, – проворчал Сергей.
– Ну-ка, Костыль, пошел за тряпкой! – приказал лжекитаец.
Он был погружен во внутреннее содержание черного шкафа и звенел там какими-то железячками, в разговоре участия не принимая.
Костыль, зло посмотрев на чрезмерно брезгливого Илью, неохотно вышел из комнаты. В комнате остались только Бердяй и поглощенный изучением металлических внутренностей шкафа лжекитаец.
У Ильи пронеслась в голове шальная мысль: 'А что, если двинуть Бердяю в пах, расстегнуть Сергею ремни…' Он сделал непроизвольное движение…
– И не думай дергаться, – пробурчал стоявший рядом и глядевший в упор на Илью Бердяй.
Вероятно, он угадал мысль Ильи.
– Сразу замочу, – предупредил он.
– Что? Дергается малец?! – бросив в их сторону рассеянный взгляд, спросил лжекитаец, вытаскивая из черного шкафа черный-черный чемодан старинного образца.
Он взгромоздил его на стоявшую тут же табуретку и открыл старинные замки.
Вернулся Костыль с тряпкой и ведром.
– На, козел, сам мой, – поставил он ведро на пол рядом с ногами Ильи.
Илья, отжав тряпку, с омерзением стал смывать кровь с каталки.
– Ну живее, живее, – подгонял Костыль, и Илья спешил.
– Теперь ложись давай, – распорядился раздражительный Костыль.
Глядя на него, Илья подумал, что ему скорее подошла бы кличка Череп, настолько лицо его было худым и обтянутым кожей. Илья улегся на мокрую каталку, Костыль пристегнул его ремнями, и они с Бердяем вышли из комнаты.
– Во! – сказал от чемодана лжекитаец, достав какой-то сложного вида предмет. – Чудо какое-то. Да вам не видно! – огорчился он и подогнал каталку сначала с Сергеем, потом с Ильей ближе к чемодану. – Тут чего только для разделки человечека не придумано!
Инструменты были диковинного вида: щипчики, как для колки орехов, хитроумные секирки разных форм и размеров. Можно было выискать в этом наборе предметы, похожие на штопор и на открывашку, ножнички и щипчики из маникюрного набора, словом, чего там только не было – глаза разбегались.
– А вот этим глазки вынимают. Надавливают на ручечку – глазик выкатывается… его и отщелкивают. – Лжекитаец пощелкал впустую перед лицом Ильи. – Оттуда, из Китая, и пришел фразеологизм – 'глаза разбегаются'. А этим предметиком от пальчиков фаланги отщипывают. А этим – щелк, щелк – надрывать животики… Фу! – воскликнул он вдруг и, сморщив нос, поглядел на инструмент.-Опять не помыли! Костыль!
Дверь открылась, вошел Костыль.
– Ты, гад, этого кончал? – лжекитаец кивнул на мешок.
– Ну!..
– Так почему помыто плохо? Я тебя спрашиваю?! Ладно, пошел, потом все перемоешь. А из получки вычту.
Костыль вышел повесив голову.
– Если честно, испытываем нужду в кадрах квалифицированных. Мои мальчишки туповаты, да и грязны. Женщин бы на работу взял, да они как-то в нашем деле не очень.
Он брезгливо, двумя пальцами, положил инструмент в ящик и, заложив руки за спину, стал прохаживаться между лежащими людьми.
– А это знаешь что такое? – Китаец остановился, вынул из кармана блестящий, причудливой конструкции механизм величиной со спичечный коробок и на ладони поднес к лицу Ильи, чтобы он мог удостовериться, и, не дожидаясь ответа, пояснил: – Это сердце. Сердце хорошо известного тебе человека, Семы Никакого. Чукча с Семой перестарался, гаденыш, в нем пружинка и лопнула. – Указательным пальчиком лжекитаец позвенел отходящим от сердца рычажком.-Это я выкупил в морге, где вскрытие производили. Тонкая, скажу, работа. Как врач скажу, уникальная операция! Вот и все, что от человечека осталось. Вот это самое,-умиленно глядя на сердце, покоящееся на ладони, проговорил лжекитаец. – А от вас и этого не останется. Есть ли у вас внутри что-нибудь уникальное? – Он указал пальцем свободной руки на грудь Ильи и сам себе ответил: – Ни-че-го! – Спрятав сердце Семы Никакого в карман, лжекитаец снова заходил взад и вперед (он был прирожденный лектор). – Нужно сказать, что я как врач давно наблюдаю за
