Поезд дернулся, остановился. Николай вздрогнул и осмотрелся. Карлик Захарий спал напротив, свернувшись крохотным калачиком, подложив грязный кулачок под щеку; над ним на верхней полке похрапывал Эсстерлис.
Увидев спящих, Николай снял куртку, скомкал хорошенько, подложил ее вместо подушки, улегся и уснул, окончательно выбросив из головы мысль о лежащем под ним вожде.
Сон был глубоким, без сновидений. Когда Николай проснулся, пассажиры купе бодрствовали.
– О! Колян проснулся. А мы только чай пить начали.
За окном моросил дождь, и лачуги пригородных жителей, изредка мелькавшие за окном, виделись совсем рассыпающимися, ремонту не подлежащими.
Чай был еще горячим, Николай выпил стакан с куском хлеба молча. Настроение после сна было мерзопакостное, разговаривать ни с кем не хотелось. Сейчас, когда события дня отошли на задний план, уже как-то не верилось во всю эту историю со спящим Ильичом. Все это представлялось малореальным. Он даже стал думать, что ничего этого не было, потому что не могло быть. Да, конечно, как возможно украсть Ленина из мавзолея? Ведь там охрана. Чушь! Наверное, приснилось. Бывает же такое…
– Может, достанем к обеду, – подавился от смеха Захарий, ставя стакан на столик и кивая на сидение под Николаем. – Как нормальные египтяне пообедаем. Вот ты, Леха, научный сотрудник смерти. Разъясни нам, когда человек труп, а когда еще не труп.
– Труп – понятие довольно субъективное, – глубокомысленно начал Алексей. – Труп, например, не имеет биополя, но это не показатель. Как известно, труп бездушен…
– Пойду в писсуар, – угрюмый Казимир Платоныч поднялся. – От ваших разговоров живот скрутило.
– Ты гляди, поаккуратнее там, – предостерег Захарий. – Смотри, бандюгам этим не давайся… Провожу тебя лучше, – он встал. – И на кой ты им сдался?
– Сиди, Захарий. Терпеть не могу, когда за дверью стоят.
После ухода Эсстерлиса Захарий сел и принялся ковырять спичкой в зубах.
– А у христиан, например, – продолжил свою мысль научный сотрудник смерти, – вообще нет трупов, у них есть только усопшие. То есть человек не умирает, а засыпает на время, а потом просыпается на Страшный суд.
– Это как же просыпается, если разложился уже? – перестав ковырять, поинтересовался Захарий.
– Да, именно разложившиеся. В книге пророка Иезекииля это описано очень убедительно. Помните?..
– А про этого усопшего там не написано? – Захарий махнул рукой в сторону сидения, на котором устроился Николай.
– Я все спросить хотел, – вступил Николай, – как вы этого… Владимира Ильича выкрали? Да и вообще, если честно сказать, не очень-то верится…
– А нам верится?! – воскликнул Захарий. – История тут длинная.
Он замолчал, собираясь с мыслями. Николай отвернулся к окну.
Поезд замедлил ход, остановился. За окошком громоздилось здание вокзала, того самого вокзала, который Николай видел во сне и который порушил разгулявшийся Ильич. Из поезда вышли трое мужчин. Свой багаж в виде свернутого ковра они несли на плече, как нес в свое время на знаменитом субботнике знаменитое бревно вождь. Николаю стало смешно, он проводил их взглядом до дверей вокзала. В поезд желающих садиться не нашлось, поэтому он задерживаться не стал, а медленно тронулся своей дорогой.
– Это ведь Леха меня сгоношил, – наконец, решился Захарий. – Единственный шанс, говорит. Перестройка разгулялась, может, скоро демократы Ильича захоронят или за доллары продадут, тогда все пропало. Может быть, говорит, второго такого пробудителя, как Казимир, на всем белом свете не сыщешь. А когда узнал, что за ним японцы охотятся, совсем заколебал.
– Представьте, такого человека выкрадут в Японию, когда у нас своих спящих навалом, – вставил Алексей.
– А как вы узнали, что он спит? – спросил Николай.
– По порядку начну, – Захарий устроился поудобнее. – Так вот. Дело все с Алексея началось, стал я к нему в институт втихаря от Казимира сонь носить. Ну, чтобы он, как научный сотрудник смерти, по-научному определял. Иногда приборами своими угадывал, иногда – нет. Сдружились мы с ним на почве мертвецов. А однажды он мне и говорит: 'Есть такой соня, который битых восемьдесят лет спит'. Я говорю: 'Тащи, Казимир его вмиг на ноги поставит'. А он мне: 'Не могу. Он в таком месте лежит, что оттуда его фиг возьмешь'…
– Да нет, я имел в виду… – попытался оправдаться Алексей.
– Ты не встревай, или сам рассказывать будешь. Так вот, – продолжал Захарий. – Познакомил он меня с приятелем… Короче, парень этот работает в институте сверхсекретном. Такой секретности, что просто шизнуться можно. И оказалось, что эти секретчики по секрету от народа ночами Ильича нашего подкармливают через нос.
– Как это через нос? – удивился Николай.
– Ты что, не знаешь? Вставляют в нос трубочку и еду туда, как клизмой… Словом, чтоб он во сне не умер от голода… Ну это неважно. Не поверил я им, конечно. С какой это стати Ленин жив? Не должно, думаю, такого быть. Беру Казимира, везу его в Москву. Смотрит он на Ильича. 'Точно, – говорит, – можно оживить'. У него, сам знаешь, в башке бардак. Никак не верит, что это летаргический сон. И стали мы к этому делу готовиться, разведывать да разузнавать. Оказалось, от института секретного подземный ход прямиком в ленинскую опочивальню ведет – секретные кормильцы ночами к нему шастают. Долго мы этого друга лехиного уговаривали. Но тут он сам видит: дело плохо – кормят Ильича все хуже – раньше ему растворы из икры давленой да из прочих вкусностей в нос закачивали, а теперь буфетчицы жрачку тыбрят, кладовщики стараются подсунуть продукт несвежий. А скоро и вовсе Ильича в печке сожгут. Решили на том, что спасти его нужно, пока не поздно. Три месяца подготавливали похищение, ждали, когда в институт проникнуть можно будет. И вот телеграмму получаем – все, мол, в ажуре. Мы ноги в руки и сюда, ты еще по
