Проехали метров пятьсот. Стоп! Выходи!
Возле большого пустыря нас ожидал человек на длинных журавлиных ногах, в выцветшей, с орденскими планками гимнастерке. Панферов нас познакомил:
– Председатель поселкового совета, большая сила. Анатолий Рыбаков – знаменитый писатель. – Обвел рукой пустырь. – Видишь, Анатолий, этот участок будет твой. Съездишь в Калужскую область, дома там дешевые, срубы хорошие, калужские – они испокон веку плотники, купишь пятистенок, привезешь, поставишь тут дом, дачу заимеешь, будем соседями.
– Федор Иванович! Мне нужно заканчивать роман. Когда строиться?
– Роман – романом, дом – домом. Бери, не зевай, потом поздно будет.
– Пока не кончу роман, ни о какой даче не может быть и речи.
– Ах, так, Господа Бога, Христа… – он длинно и витиевато выругался. – Тут министры не могут участок получить, министры! Из писателей я здесь один, вот еще Михалков втерся, этот куда хочешь просунется. А ты кто? Ноль без палочки. Я из тебя человека делаю, а ты брыкаешься.
Только что представил меня знаменитым писателем, а теперь ноль без палочки. Забавный человек и ведь добра мне хочет, покровительствует. Но для меня сейчас главное и единственное – роман.
– Пока не кончу роман, ничем другим заниматься не буду.
– Ну и хрен с тобой!
Сел в машину и уехал. И председатель поселкового совета ушел. А я остался. Стою один на дороге, автобусы сюда не ходят, железной дороги нет. Как добраться до Москвы? Добрался, конечно.
В сентябре я сдал вторую часть рукописи, в декабре – третью. Роман начали печатать в январе, открыли им год. Об инциденте на Николиной горе Панферов не вспоминал. Отстоял мне в Союзе писателей квартиру, потом и дачу в Переделкине, рекомендовал в члены редколлегии «Октября», выдвинул роман на Сталинскую премию и в драматической истории ее получения вел себя достойно. После публикации «Водителей» я в журнал не ходил, вокруг него вертелись не те люди: Бубеннов, Первенцев, Бабаевский.
Как-то встретил меня Панферов в Союзе писателей:
– Почему в журнал не заходишь?
– Работы много.
– Какой занятой! Слыхал, роман пишешь… Много написал?
– Только первую часть.
– Принеси. Договор подпишем, аванс дадим. Ты теперь богатый, и все равно с авансом надежнее.
Я передал Румянцевой первую часть романа. Вскоре меня вызвали к Панферову. Не хотел идти, предчувствовал недоброе. Панферов опубликовал тогда первую книгу своего романа «Волга матушка-река». Вещь графоманская. Я опасался, что он заведет о ней речь. Но Румянцева настаивала, пришлось идти.
Панферов опасливо покосился на дверь, вытащил из ящика бутылку водки:
– Выпьешь? Только один. Мне врачи запретили. Антонина лютует, развела тут вокруг меня разведку.
– Тогда и мне не надо.
Он спрятал бутылку в стол, вынул мою рукопись.
– Прочитали мы… Получится роман, поздравляю, как допишешь, будем печатать. И название хорошее: «Одинокая женщина». Молодец! Сразу берешь быка за рога. А пока договор подпишем. Сколько у тебя будет листов?
– Листов двадцать пять.
Он вызвал Голицыну, приказал приготовить договор со мной на роман «Одинокая женщина», объем 30 листов, гонорар – 4000 рублей за лист. Быстренько!
– Есть! – Голицына скрылась за дверью.
Панферов смотрел на меня благодушно, улыбаясь, подписал договор на незаконченный роман, дал высшую «лауреатскую» ставку – 4000 рублей и не за 25 листов, как я сам назвал, а за 30 – аванс будет больше.
– Читал мой роман?
– Читал.
– И как?
– Первая книга… Надо до конца дочитать.
– Ишь ты какой! – он недобро усмехнулся. – Твой роман я тоже не до конца дочитал, договор подписываю – оценил тебя, а ты, видишь ли, конца дожидаешься!
– Вещь читается, роман, я думаю, получится.
– Ах, значит, романа еще нет, еще только «думаю, получится»… Что же тебя там не устраивает? Говори прямо, по-писательски!
– Один сюжетный ход неубедительный.
Он насупился, насторожился. Я продолжал:
– В романе написано: в Прикаспии гибнут овцы, положение в области отчаянное. Туда срочно посылают нового секретаря обкома. Казалось бы, он должен вылететь первым же самолетом, а он садится в Химках на теплоход и спокойно плывет по Волге две недели. Так ведь? А овцы тем временем гибнут. Читатель этому секретарю не поверит. На твоем месте я бы сразу отправил его на самолете.
Он сидел все так же, набычившись, потом с горечью сказал:
– Да, вам этого не понять.
– Кому это вам?
–
– Кому это
Он нажал на звонок, рявкнул секретарше:
– Договор! Где договор?!
– Сейчас, сейчас, Федор Иванович, – заторопилась та.
– Так кому это вам? – снова спросил я.
– Вам, инородцам!
– Ах так… Мало того, что ты графоман, ты еще и антисемит. Значит, правду о тебе говорят.
Он опять нажал кнопку звонка:
– Договор! Договор! Я вам сказал!
– Сейчас, сейчас, Федор Иванович.
– Несите договор, черт возьми!
– Сейчас, минуточку, Федор Иванович.
Он застучал кулаком по столу.
– Договор, я вам сказал! Сейчас же договор!
Наконец Голицына положила перед ним договор. Он схватил его и, не глядя, разорвал и бросил в корзину.
– Со шпионами договоров не заключаю.
– Что, что?
– Ты же спал со шпионкой, с Анной Луизой Стронг, вот с кем ты спал!
Я в жизни своей не видел Анны Луизы Стронг, читал в газете, что она объявлена шпионкой. Что ему взбрело в голову?!
– Дурак ты! – сказал я на прощание.
Прошли годы. Панферов сильно болел, вроде обнаружили рак, но продолжал руководить журналом. Говорили, будто бы даже хотел печатать Пастернака, Паустовского, Казакевича, бывших тогда не в почете у власти.
Как-то позвонил мне Елизар Мальцев, в ту пору заместитель Панферова.
– Толя, Федор Иванович хочет тебя видеть.
– Зачем?
– Просто так.
– Не имею желания.
