соверенов, сбегаю в лавку и куплю нам чего-нибудь на ужин.
Деньги, видимо, неудержимо притягивали ее. Но я была настолько тронута последними словами отца, что уже не слушала ее. Приехав сюда, я по глупости отпустила кучера, сказав ему, что остаюсь здесь. Теперь больше всего на свете меня волновал вопрос, как мне удастся выбраться с Рыбной улицы до наступления темноты. Потому что мне стало ясно: ни за какие сокровища мира я не смогу провести еще одну ночь в окружении своих близких. И вдруг, словно по волшебству, отворилась дверь и в проеме показалась голова кучера, осведомившегося, точно ли я собираюсь остаться. Тогда я торопливо произнесла:
– Спасибо тебе, Нелл, но мне нужно возвращаться. Сегодня вечером я зачем-то понадобилась Белль. Жаль, что мне не удалось погостить у вас подольше, но, надеюсь, в будущем я смогу бывать здесь чаще.
Вряд ли я сама верила своим словам, поскольку сердце мое никогда не было таким добрым и щедрым, как у Белль, а в следующие несколько месяцев ему предстояло еще более ожесточиться против них, почти превратившись в кремень. Впрочем, всю мою жизнь от этого больше всего страдала именно я, так что, думаю, все мы наказаны в достаточной мере.
Единственное, чего мне теперь хотелось, – это поскорее убраться отсюда. На прощанье я поцеловала свою маленькую сестричку, которая наконец вылезла из угла, все еще сжимая в руке свой шиллинг.
– Прощай, отец, – сказала я, видя, что он поднялся с места. На сей раз, когда он целовал меня, я почувствовала, что его бьет дрожь.
– Я говорил всерьез, Лиз, – прошептал он. – Верь каждому моему слову.
– Конечно, отец, я запомню все, что ты сказал мне, – ответила я и выскочила из дома.
Кучер распахнул передо мной дверцу кареты, вокруг которой по-прежнему толпились зеваки. Усевшись внутрь, я холодно сказала ему:
– По-моему, я велела тебе не ждать меня.
Кучер ответил мне ничего не выражающим взглядом хорошо вышколенного слуги.
– У меня было несколько поручений миссис Дэвис, которые я должен был выполнить по соседству, вот я и решил оставить карету возле вашего дома.
И с этими словами он захлопнул дверцу.
На обратном пути мне хотелось заплакать, но я с удивлением почувствовала, что не могу. Мои глаза оставались сухими и тогда, когда в вестибюле я увидела поджидавшую меня Белль.
– Ведь ты знала, что я вернусь, не так ли? – спросила я сквозь зубы. В ответ на это она утвердительно кивнула. – И это ты велела кучеру дожидаться, разве нет?
Она кивнула опять и обняла меня за плечи.
– Вспомни, Элизабет, перед твоим отъездом я сказала, что понимаю, каково тебе сейчас. Я понимаю и твое теперешнее состояние, но, поверь, нет смысла мучить себя. Пойдем, я велела накрыть в кабинете небольшой ужин. Мы перекусим, а затем ты отправишься прямиком в постель. Завтра бал, и мне хочется, чтобы на нем ты была свеженькой, как маргаритка.
Я поступила так, как мне было велено, и, раздеваясь, заметила, что подол моего платья облеплен грязью с Рыбной улицы, а на тех местах, до которых дотрагивались руки моего отца, брата и сестрички, остались грязные следы. Честные бедняки – живущие в грязи и убожестве, но все же честные бедняки! Измученная, я рухнула в постель и с грустью призналась себе, что сама уже не принадлежу к их числу.
5
И вот вновь наступил день бала. Нам опять пришлось пройти через ритуал послеобеденного сна, ужина и одевания. Теперь я уже не волновалась так, как в первый раз. Я знала, что в голубом шелковом наряде буду чувствовать себя гораздо увереннее, нежели в своем белом платье маленькой девочки. И вероятно, меня ждет больший успех. На сей раз я решила продемонстрировать хоть какие-то признаки собственного ума и постараться быть более интересной. По крайней мере я уже не переживала по поводу того, что оплошаю во время танцев: на прошлом балу я убедилась, что двигаюсь по паркету с гораздо большей легкостью, чем многие другие дамы. Теперь Белль убрала мне волосы вверх, сделав прическу в греческом стиле, перевязала ее филигранной золотой цепочкой с вплетенными белыми розами. Настал черед Люсинды оставить волосы распущенными. Ее голову украшала золотая шапочка Джульетты, поэтому в своем желтом шелковом платье она была похожа на одну из женщин с полотен Тициана.
Закончив процедуру одевания, я обернулась к зеркалу посмотреть на результат и с недоумением увидела, что выгляжу гораздо моложе, чем когда бы то ни было. Белль была в бледно-лиловом шифоновом платье, которое прекрасно гармонировало с моим нарядом, но, честно говоря, мне показалось, что золотое шло Белль больше, поскольку оно скрывало блеклый цвет ее лица.
На сей раз все было проще. В доме, где в этот вечер устраивался бал, танцевальный зал находился наверху, а не внизу, что значительно облегчало наше появление. Для женщины гораздо проще грациозно пройти вверх по лестнице, нежели спуститься, к тому же в этом случае удается избежать перекрестного огня десятков любопытных глаз.
Тем не менее, когда вслед за Белль я поднималась по ступеням, нервы мои были напряжены. Что если никого из тех, кто ухаживал за мной на прошлом балу, здесь не окажется? Что если полковник Крэн Картер не заметит меня? Что если… И тут на вершине лестницы я увидела Эгертона. Он ждал, он явно ждал кого- то. Я догадывалась кого, потому что при виде нас на губах его заиграла радостная улыбка.
К великому неудовольствию Белль, он бегом спустился к ней, полыхая девичьим румянцем, и галантно провел ее по нескольким ступенькам, которые нам оставались. Затем, обернувшись ко мне, он взял мою программку танцев и начал что-то лихорадочно писать в ней.
– Минуточку, молодой человек, – вмешалась Белль, несколько ошарашенная таким неудержимым напором, – не больше трех танцев. Я не могу допустить, чтобы кто-то предъявлял особые права на Элизабет.
Окинув Белль нахальным взглядом, юноша ответил:
– Что вы, мэм, я не могу воздать должное богине весны менее чем за четыре танца, а с вами мы увидимся за ужином.
