Подснежник

скверного, нечистого. Наг и свободен. Цыпочка глядит на меня и улыбается.

– Да, – говорит она. – Пусть оно все катится куда подальше.

Я целую ее в губы. Я бесконечно счастлив.

– Как тебя зовут? – спрашиваю я.

– Саманта.

– Я люблю тебя, Саманта, – говорю я и целую ее вновь.

– Любовь, – отвечает она. – Любовь, любовь, любовь.

И я действительно люблю ее. Это не просто похоть, не просто желание. И я – не прежний распутный Джек Шляпа. Я хочу быть с ней. Любить ее всегда. Любить… Теперь мне это совершенно ясно.

– Давай пойдем наверх, – предлагаю я.

Саманта хихикает. Я беру ее за руку.

Мы отыскиваем пустую спальню. Я раздеваю Саманту, а она смотрит на меня большими глазами. Потом мы долго стоим и глядим друг на друга. Мы наги. Мы наги, как Адам и Ева. Наши руки медленно движутся, оглаживая, ощупывая, изучая. Наши пальцы сплетаются и расплетаются. Наконец я кладу ладонь ей на грудь и нежно сжимаю. Она глядит на меня. Прикусывает губу. И вдруг ухмыляется.

– Ты забыл снять шляпу, – говорит она и хихикает.

Я швыряю шляпу через всю комнату. Джека Шляпы больше нет. Нет шляпы, нет Джека. Голова без шляпы выглядит голой, как бильярдный шар. И такой же непробиваемо твердой. Голова свободна от Шляпы. Свободна… Мой мозг продолжает лихорадочно работать, и я не в силах его остановить. Шляпа валяется на полу. Нет больше Джека Шляпы. Зато есть Джек-«шляпа»… Он давно на это набивался! Мне вдруг становится страшно. Нет шляпы – нет и головы. Нет лица. Нет личности. Просто шляпная болванка. Манекен. Без рук, без тела, без лица. Никто. Разрезанный на части, упакованный в пару саквояжей. Меня нет. Я – никто…

– Эй, – окликает меня Саманта, – ты в порядке?

Я смотрю на нее. Ее лицо по-прежнему расплывается. Я пытаюсь сосредоточиться на нем. Но оно вдруг превращается в нечто совсем другое. Оно становится лицом Мэдж. О Господи, нет! Но Мэдж глядит на меня. И зудит, зудит, зудит…

Ты погубил мою жизнь, Джек Шляпа! Сначала ты свел меня с ума, потом изуродовал тело. Я не бросила тебя, когда с тобой произошла неприятность. Ты считал, что для тебя это плохо… ну, отправиться за решетку и все такое. А как же я, Джек? Я, по-твоему, должна была остаться и расхлебывать кашу, которую ты заварил? Можно подумать – ты не знал, что Закон не дремлет. Что он возвращается. Рыщет по углам. Задает вопросы. Сопоставляет даты, время, всё… Одного этого было достаточно, чтобы довести меня до нервного срыва. Превратить в истеричку. Ты же просто отвернулся от всего этого. Не захотел заметить, понять. Я пыталась тебе объяснить, но ты сказал, что мне просто доставляет удовольствие тебя изводить. «Зудеть», как ты выражался. Ты не сумел разглядеть, что мой разум уже наполовину разрушен. Поэтому ты вытолкнул меня из машины и почти уничтожил мое тело. Так что же ты теперь удивляешься? Ты давно на это набивался – вот и нарвался, Джек Шляпа!

– Я не хотел, – говорю я. – Это был несчастный случай.

– Все в порядке, – отвечает мне расплывающееся лицо, которое понемногу снова превращается в смазливую Самантину мордашку.

Но я пячусь, пячусь от нее в угол. Мне страшно. Я боюсь, что эта незнакомая цыпочка снова превратится в Мэдж. Боюсь, что может случиться что-нибудь ужасное.

– Прости, – всхлипываю я, скорчившись в углу комнаты. – Прости меня!

– Ш-ш-ш… – отвечает Саманта, склоняясь надо мной. – Все в порядке, все хорошо… Это просто дурной глюк, вот и все…

Ее обнаженное тело возвышается надо мной, кажется громадным. Груди раскачиваются над самой моей лысиной, и я вдруг решаю, что, если сумею забиться в ложбинку между ними, я буду спасен.

– Хочешь остаться здесь?

Киваю, киваю, киваю как сумасшедший.

– Я принесу тебе одеяло.

Она стаскивает одеяло с кровати и приносит мне. Я заворачиваюсь в него. Раскачиваюсь вперед и назад, из стороны в сторону и стараюсь сдержать волны страха, который продолжает накатываться на меня.

– Хочешь еще что-нибудь?

Я киваю, киваю. Показываю на шляпу. Она подбирает ее с пола и подает мне. Я натягиваю шляпу на голову. И стараюсь успокоиться. Утихомирить свой мятущийся разум. Кошмары приходят и проходят и снова осаждают мой воспаленный мозг. Это пытка. Страх, как электрический ток, пронизывает мое тело, и я вздрагиваю, и не могу остановиться. Мы все совершали страшные поступки, Джек. Мое мужество растаяло. Мужество растаяло, и вернулся страх. Кошмарные видения преследуют меня и не отпускают. Стеклянные банки с законсервированными человеческими органами… Это мое сердце плавает в мутноватой жидкости. Это мое тело режут на куски, чтобы было легче от него избавиться. Нет тела – нет и дела. Я никто. Ты давно на это набивался, Джек Шляпа! Держись теперь крепче за свою шляпу, надвинь ее поглубже на голову, чтобы твои кошмары не вырвались оттуда и не обрели плоть и кровь.

Скорчившись, я раскачиваюсь в своем углу. Память зудит и зудит, изводит меня. Пылающие демоны вырвались из преисподней, чтобы добраться до меня. Дьявольская свобода. Искалеченная Мэдж указывает на меня пальцем. Чика-чика-чика! Громоздящиеся друг на друга кошмары сводят меня с ума. Джек Шляпа в аду.

Этот бред длится часами, которые кажутся мне годами, столетиями. Потом интенсивность кошмаров идет понемногу на убыль. И все равно ужас и страх возвращаются ослепительными вспышками. Безумными, яркими красками. Соединением, сплетением невообразимых танцующих узоров. Они обрушиваются на меня через нерегулярные промежутки времени, но я чувствую, что наркотическое опьянение проходит.

Парень, которому мы продали наркоту, приносит мне мою одежду и чашку чая. Я одеваюсь.

– Что, чувак, не задалось «путешествие»? – спрашивает он. – Бывает…

– Который час? – спрашиваю я, с трудом делая из чашки несколько глотков.

– Не знаю. Похоже, скоро рассвет.

Черт! Бердсли!!

Я поспешно сбегаю вниз по ступенькам. Проталкиваюсь к выходу сквозь поредевшую толпу участников вечерники. Мелькают размалеванные лица. По стенам сигают отблески цветомузыки. Тени танцующих кажутся огромными. На полу возится какая-то обнаженная троица.

Я запрыгиваю в «зодиак» и мчусь в Западный Лондон по Финчли-роуд. В голове еще немного гудит, но я держу себя в руках. Уличные фонари плавятся, точно воск, тают в предрассветных сумерках, разливая по мостовой желтые, как печаль, лужи света. Огни светофоров бросаются мне навстречу, словно пугающие знаки-предостережения, но я не обращаю на них внимания. Я полностью сосредоточен на управлении машиной.

Наконец я добираюсь до нужного кафе. В зале только хозяин – он собирает с пола мусор. Осколки стекла, обломки мебели. Пятна крови на линолеумном полу.

– Что, черт побери, произошло? – спрашиваю я его.

– Долбаные «ремонтники» опять устроили бузу, – отвечает он. – «Ангелы ада», мать их… Набросились на какого-то бритоголового, который сидел здесь совсем один…

Проклятье! Это наверняка Бердсли!

Острое чувство вины. Страх. Паника. Приходится приложить огромные усилия, чтобы сохранить спокойствие.

– Уж они его так отделали, что любо-дорого! Пришлось вызвать «скорую».

Узнаю у хозяина название больницы и возвращаюсь к своей машине. Красновато-серый, угрюмый рассвет катится по Портобелло-роуд, где уже устанавливают свои лотки рыночные торговцы.

Бердсли действительно похож на отбивную. Голова у него забинтована, на лице – несколько швов.