и представляла, как рядом с ней — вот тут, справа, — стоит собака. Собака будет встречать маму после работы, гулять с ней по темному парку и носить в зубах мамину сумку. Вот идут они вместе по улице, а прохожие оборачиваются и шепчут друг другу: «Какая прекрасная одинокая девушка с собакой…»
Но у мамы никак не получалось стать совершенно одинокой и, видимо, из-за этого, удивительно прекрасной. Ей все время что-нибудь мешало. Взять хотя бы великое дело. Маме постоянно подворачивались дела, которые могли считаться великими. Но их невозможно было делать без чьей-нибудь помощи. Совсем наоборот. Когда мама еще немного подросла, она перешла учиться в другую школу. И там у нее появились новые друзья. Они вместе ходили в походы, ставили спектакли и мечтали открыть новую школу — такую замечательную, где детям будет интересно учиться. Для этого маме пришлось поступить в педагогический институт. Она по-прежнему хотела собаку, разные дела теперь только мешали осуществить это желание.
А потом появился папа и нанес маминой мечте самый сокрушительный удар: она окончательно лишилась возможности стать одинокой. По крайней мере, в обозримом будущем.
Папа, как только увидел маму, твердо решил на ней не жениться. Все окружающие страшно удивились: вокруг было много разных девушек, на которых он преспокойно не женился и до этого. Но так твердо не жениться папа решил только на маме. Дело было вот в чем.
Хотя у мамы, в силу сложившихся обстоятельств, не получилось стать удивительно прекрасной, она была вполне симпатичная и жизнерадостная. Папа тоже был молодой и очень много читал. Он читал разные книги, но больше всего — по истории. И вот, когда папа в первый раз встретил маму, он для начала спросил: «Как вы чувствуете себя в Истории?»
А мама ответила, что ей совершенно не нравится чувствовать себя в Истории. Вся История, сказала мама папе, состоит из войн, во время которых люди убивают друг друга. Но людям этого мало, и они убивают невинных животных. Они придумали химическое оружие и атомную бомбу, и к тому же уничтожили морскую корову. Этого мама никогда не сможет им простить.
Она, мама, хотела бы быть как Джейн Гудолл. Джейн Гудолл была знаменитой исследовательницей обезьян, поехала в Африку и наблюдала там за шимпанзе — как они живут в природе. Она даже делала обезьянам прививки — чтобы те не умирали от болезней. Это было ее великое дело.
Еще мама хотела быть как Альберт Швейцер. Швейцер был врачом и тоже решил поехать в Африку. Правда, он лечил людей, а не животных. Но кроме него лечить людей в Африке в то время было совершенно некому. И он делал великое дело.
А еще маме нравятся йоги и буддисты. Им вообще не нужна никакая История. Йоги и буддисты просто закрывают глаза, сидят в позе лотоса и думают о чем-нибудь великом. Мама тоже пробовала так сидеть. Нужно скрестить ноги, а потом положить левую ступню на правое колено, а правую ступню на левое колено. Пятками вверх. Очень трудная поза, и у мамы пока в позе лотоса не получается думать ни о чем великом. Только о том, когда же это, наконец, кончится. Поэтому мама пока решила отдельно сидеть и отдельно думать.
Йоги и буддисты не едят мяса. Они считают, что вместе с мясом человек поглощает страдания зарезанных кур и коров. Зачем человеку съедать чужие страдания, если у него своих достаточно? Буддисты вообще против страданий. Они даже, когда ходят, подметают перед собой дорожку мягким веничком — чтобы случайно не наступить на какого-нибудь жучка или божью коровку. Мама пока не решается ходить по улицам столицы с веником, но мясо не ест. Уже два года. Потому что мама любит природу, и любить природу маме нравится даже больше, чем читать.
Папе стало очень обидно, что мама рассказывает ему про любовь к природе, когда перед ней стоит он, папа. И еще папе стало обидно за Историю. Он простился с мамой и твердо решил на ней не жениться.
О своем твердом решении папа думал целый вечер и целую ночь, а потом еще два дня и две ночи.
Через три дня он вообще уже не мог думать ни о чем другом и позвонил маме. «Тут мне пришла в голову одна важная мысль, — сказал папа, хотя никакой специальной мысли, кроме той, чтобы позвонить маме, в голове у него в этот момент не было. — Мне хотелось бы ее обсудить. Ты не возражаешь?» Мама не возражала, потому что стояла хорошая погода и можно было погулять в парке. А еще мама обрадовалась, что папа обратился к ней на «ты». Так даже в Истории чувствовать себя несколько легче, а тем более обсуждать мысли.
И вот мама с папой пошли гулять в парк. Сентябрь был на исходе. Под ногами похрустывали сухие листики. И все вокруг было прозрачным от поредевшей листвы и нежно-радостным от осеннего солнышка.
— Кхе-кхе, — сказал папа. Хотя новые мысли ему в голову в тот день не приходили, у него про запас было полно старых, о которых мама все равно еще пока ничего не знала.
— Я хотел бы прояснить эту ситуацию, с Историей, — сказал папа. — Согласись, мы все рождаемся не просто куда-то в пространство, а именно в Историю. Вот ребенок появляется на свет. Ну, кто он такой? Зверушка, не более того.
— Ты это серьезно? — мама возмутилась. — Про ребенка? Да если не видеть в нем человека с первого вздоха, разве можно будет воспитать из него что-нибудь приличное? Разве он сможет почувствовать себя полноценной исторической личностью?
— Значит, ты против Истории не возражаешь? — обрадовался папа. — Ты согласна, что все мы должны найти в ней свое место, оставить свой след, обрести смысл жизни? А понять себя — разве это не важно? Но сделать это можно, только если найдешь себе настоящего друга. В диалоге с этим другом. Друг, другой — вот что делает нас настоящими людьми. И встреча с ним — это задача целой жизни, которую нельзя решить раз и навсегда…
Судя по всему, догадалась мама, утром в голову папе пришла не одна мысль, а гораздо больше. И вообще он очень умный. Надо обязательно как-то дать ему знать, что она это поняла. Надо постараться тоже сказать что-нибудь умное, потому что диалог — это разговор двух или нескольких лиц. Но ничего умного мама так и не сказала. Вместо этого она воскликнула:
— Ой! Лягушонок!
— Что — лягушонок? — не понял папа.
— Лягушонок. Вон там. Провалился в яму.
Мама свернула с дорожки и побежала к яме.
— Смотри, смотри, их здесь много!
Папа подошел и тоже заглянул в яму. Яма была свежевырытая, узкая и глубокая. На дне копошились и подпрыгивали плененные лягушата.
— Тут забор собираются ставить, — сказал папа. — Видишь, вон там еще одна яма, и вон там. Похоже, под столбы. А что, эти лягушки сами отсюда не выберутся? Откуда их здесь столько?
— Им не допрыгнуть. Видишь, они маленькие. Это лягушата. Наверное, спешили на свою первую зимовку. Знаешь, как они зимуют? Залезают в водоем и зарываются в ил. Но до водоема надо сначала добраться. Тут, наверное, какая-нибудь лягушачья тропа пролегает, которая к пруду ведет. Они скакали- скакали — и попали в ловушку.
— Ты думаешь, их надо спасать? — осторожно спросил папа.
— Конечно, надо, — убежденно ответила мама. — Разве можно бросить их на дне земляной ямы, таких маленьких? Они все погибнут.
И она тут же представила себе, как они с папой приходят к яме через неделю и видят, что она заполнена дохлыми, посиневшими лягушками, которые лежат вверх животами. Нет, нет, нет…
Папа, видимо, тоже что-то себе представил, потому что вздохнул и спросил:
— Как мы будем это делать?
— Можно было бы соорудить какой-нибудь наклонный помост из веток. Но яма очень узкая. Не получится. Придется руками вытаскивать. Ты когда-нибудь держал лягушек в руках? Они очень нежные. Их можно случайно раздавить.
