— Закладывать никого не буду, — отрезал Залетный.
— А мне не надо, чтобы ты закладывал своих корешей, я с тобой посоветоваться хочу.
Залетный взбодрился. Еще бы, как его рассказ будут слушать блатные, когда он поведает им, что с ним советовался сам Осипов.
— Если совет дать, то я всегда, — радостно улыбнулся Витька.
Осипов вкратце пересказал ему историю нападения. Витька взял со стола папиросу, закурил. В комнате повисла тишина. Залетный думал. Докурив, он важно изрек:
— Ты, начальник, Лешу Красавца знаешь?
— Игрока?
— Его. Так с ним похожая история приключилась. Он в казино на Триумфальной фарт словил. Червонцев на сто поднялся. Игру закончил, фишки сдал, получил хрусты. Пачка-то здоровая была, но он деньги по карманам рассовал и домой отправился по вечерней прохладе. И дернуло же его в сад «Аквариум» зайти, в забегаловку Семена заглянуть. Он с главной аллеи свернул, а тут его по черепу огрели. Когда очнулся, голова болит, а денег нет.
— Красавец по старому адресу живет? — поинтересовался Тыльнер.
— Я у него в гостях не был, но думаю, все там же, в Колпачном обретается.
Леша Красавец встретил Тыльнера хоть и радушно, но настороженно. Грехов особых за ним не числилось, однако уголовка есть уголовка.
За чаем он нарисовал сыщику леденящую душу картину своего стремительного обогащения и столь же молниеносного падения в финансовую пропасть. Он даже показал место, куда был нанесен удар. Все совпадало.
Осипов и Тыльнер подняли все нераскрытые дела по нападениям на артельщиков и убедились, что почерк преступника один и тот же.
А тут кстати зашел в кабинет Осипова Василий Петрович Румянцев, старый московский криминалист, служивший еще в сыскной полиции. Год назад умники из Наркомата внутренних дел потребовали убрать со службы всех бывших полицейских, не думая, что лишают уголовный розыск многоопытных и знающих сотрудников.
Румянцева уволили, но начальник МУРа Иван Николаев на свою ответственность оставил его внештатным консультантом.
Василий Петрович познакомился с делом и вспомнил одну старую историю.
— В январе семнадцатого в Москве появился похожий чистодел. Дело его вел покойный Кунцевич, но я о нем слышал. В общем, вышли на лефортовский госпиталь, где лечился подозреваемый, некий вольноопределяющийся. Был он человеком известным. Служил на Западном фронте в отдельной охотничьей команде. Начальником ее был капитан Громыслов. Знаменитый офицер. Он придумал такую штуку: в резиновую трубку наливали ртуть. Оружие получалось тяжелым и удобным. Как известно, каски у немцев были низкие. Так вот, Громыслов научил своих охотников бить этой трубкой под обрез. Тихо и эффективно. Я поеду в архив, может, там сохранились бумаги госпиталя.
— Так вы разве не арестовали этого вольноопределяющегося? — удивился Осипов.
— Не удалось. Кунцевича убили, а тут и Февральская революция подоспела.
Несколько дней Румянцев копался в архиве и все же нашел список раненых. Но вольноопределяющихся в нем было двадцать два человека. Причем с Западного фронта — пятнадцать.
Осипов и Тыльнер проследили закономерность в нападениях «вольноопределяющегося», как в разработке именовали налетчика. Он нападал на людей, получивших деньги только в Московском промышленном банке.
Начали отработку этой версии. О получении клиентами крупных сумм знали постоянно четыре человека: три женщины и их начальник.
Он отпал сразу же. Партиец, награжденный за Перекоп самим Михаилом Фрунзе именным оружием, жил скромно и достойно.
Две молодые женщины тоже не вызывали подозрений. А вот третьей, Еленой Загряжской, надо было заняться серьезно.
Соседи по квартире на Большой Бронной, дом 6, отзывались о ней неплохо, но удивлялись, откуда у скромной банковской служащей дорогая мебель, несколько шуб, украшения и модные вещи.
Конечно, это не было поводом для ареста. Загряжская всегда могла сказать, что это подарки поклонников. Поэтому пришлось начать ее разработку. За ней пустили наружку. Через неделю выяснили, что молодая дама за это время побывала во всех модных кабаках и варьете.
Поклонников у нее было немерено. Наружка ходила за ней, пока Загряжская не пришла в квартиру на Большой Никитской, где проживал литератор Истратов. Справки о нем навели быстро. Действительно, занимается литературным трудом, но средства имеет немалые. Крупно играет в казино на Триумфальной, рискует на бегах, посещает самые дорогие рестораны. Литературным трудом таких денег не заработаешь.
Осипов для очистки совести заглянул в госпитальный список. Каково же было его удивление, когда он обнаружил там фамилию «Истратов».
Начали с Загряжской. Как только Осипов и Тыльнер обрисовали ей трагические перспективы будущей жизни, она разревелась и созналась во всем. Более того, Загряжская показала, что сегодня вечером Истратов опять пойдет на дело.
Осипов и Тыльнер уже изучили привычки и образ жизни «вольноопределяющегося». Обед в «Метрополе» был для него неким ритуалом, и его Истратов не нарушал никогда.
Ровно в два пополудни Тыльнер зашел в ресторанный зал. Истратов сидел на своем любимом месте. Тыльнер подошел и сел за стол.
— Я вас приглашал? — поинтересовался «вольноопределяющийся».
— А мы обычно приходим без приглашения, гражданин Истратов.
— Вы кто?
— Я из Московского уголовного розыска.
Истратов сунул руку в карман, но увидел ствол нагана, направленный на него. А за спиной его выросли два оперативника.
— Пошли, Истратов. — Тыльнер спрятал наган и встал.
О завсегдатаях «Метрополя» можно рассказывать бесконечно. Здесь гуляли цеховики, домушники, бандиты и фарцовщики. Через зал с фонтаном прошел практически весь криминальный мир Москвы.
Любили они погулять, поплясать под знаменитый метрополевский джаз.
Но все в прошлом. Сейчас в ресторане проводит свои тусовки престижный московский клуб. Когда по телевизору я увидел лица некоторых персонажей, членов этого замечательного объединения, то подумал, что пройдет время и кто-то напишет о новом «Метрополе» не менее занятную криминальную историю.
«С Новым годом, фраера!»
Сегодня уже мало кто помнит, что при ужасном и великом вожде всех народов в стране существовало частное производство. Маленькое, мизерное, но все же было.
На стенах и заборах в переулках висели объявления недобитых частников: портных, сапожников, слесарей-умельцев. Особенно мне помнится громадная фаянсовая вывеска на улице Алексея Толстого: «Портной Лев. Срочная переделка и пошив одежды».
Помню две частные фотографии: Либермана на углу Тверского бульвара и Никитской и, конечно, самую знаменитую, в проезде Художественного театра.
А в любимом моем Столешниковом вывески частников теснились на всех стенах: «Модные кепи», «Ремонт любых часов», «Ремонт и заправка авторучек», «Ювелир высокого класса», «Пошив кепок». Кепки эти, из серого и песочного цвета материала «букле», носила вся модная Москва. Звезды футбола, бокса,
