так, мне поручено вас допросить, предлагаю точно, обстоятельно и правдиво отвечать на мои вопросы. Итак, первый вопрос: фамилия, имя, звание, часть, должность?
Он принимает меня за немца и спрашивает, немец ли я?
Я ему отвечаю:
— Вопросы здесь задаю я, а вы должны отвечать, и будьте добры отвечать без задержки.
Он кивает на переводчицу: на все, мол, вопросы уже ответил… и добавить ему нечего.
— Все, что вы говорили до моего прихода, меня не интересует, — возражаю я. — Будьте добры отвечать на мои вопросы.
Он высокомерно объявляет, что с предателями вообще отказывается разговаривать и больше не скажет ни слова.
Я по-русски спрашиваю у полковника Щекина, позволит ли он немцу встать.
— Пожалуйста, — отвечает полковник Щекин.
Я командую.
— Встать!
Он встает.
Я ему:
— В последний раз спрашиваю: будешь отвечать на мои вопросы?
Он корчит презрительную рожу и молчит.
Тогда… Извините, конечно, но война есть война, они с нами еще не так поступали… Я ему закатываю плюху, он летит в угол, и командир дивизии полковник Щецин мне говорит:
— Ты того, поаккуратнее…
— Товарищ полковник, — отвечаю, — все будет в полном порядке.
Немец лежит в углу, на меня, на мои кулаки смотрит, как кролик: ведь они храбрые, когда они бьют, а не когда их бьют. Приказываю ему встать. Встает.
Я ему спокойно:
— Если ты мне сейчас не ответишь, я выведу тебя из землянки и тут же, рядом, расстреляю, а если ответишь, но будешь лгать, то за одно неверное слово тоже расстреляю, как собаку, и от первого звука зависит твоя жизнь.
И он отвечает на мои вопросы, я перевожу, переводчица строчит, полковник и начальник штаба подполковник Лебедев ставят новые вопросы, я их — по-немецки, ответы с немецкого на русский, раскалываем его окончательно.
После этого случая полковник Щекин перевел меня в дивизионную разведку, присвоил мне звание младшего лейтенанта, тем более у меня высшее образование. Но сами понимаете: пленные попадаются не каждый день, разведка есть разведка, надо работать, и со временем я стал просто разведчиком, командиром взвода в разведроте; владею немецким, похож на немца, ходил в тыл к противнику, меня хотели взять в органы, но Щекин, к тому времени генерал и командир стрелкового корпуса, меня не отдал, и я прослужил в войсковой разведке всю войну, сначала в дивизии, потом в корпусе, дослужился до гвардии майора, хотя и не был кадровым офицером, и отец из Швейцарии, и родители остались на оккупированной территории, — анкета не из лучших. Но на фронте не до анкеты, воевали люди, а не анкеты, о человеке судили по тому, что он есть, что может, на что способен.
О разведке у нас знают из кинофильмов. Служит под боком у Гитлера наш смельчак, одет с иголочки, побрит, надушен, водит за нос и Гиммлера, и Бормана, и Кальтенбруннера, и начальника гестапо Мюллера, и мы, конечно, знаем все их планы, и воевать нам, значит, очень легко.
С такой разведкой разведка, в которой я служил, не имела ничего общего, дожидаться, пока обкрутят в Берлине Гиммлера и Бормана, армия не может. Армия действует, разведка должна доставлять сведения о противнике своевременно, несмотря ни на что: на пургу, на метель, — по болоту, вброд, вплавь; потом где-нибудь обсушишься, сменишь белье на том же снегу. Говорят, разведчик должен быть смелым, решительным, быстрым, все это так, но главное — хорошо ориентироваться на местности, без компаса, ночью, запоминать каждый кустик, каждую березку, слышать любой звук, любой шорох, слиться с местностью, раствориться в ней. Что же касается смелости, то уж если ты в поиске, то голову никуда не спрячешь, надо действовать.
Мой двоюродный брат Даня погиб в первых же боях на западной границе. Тогда же или чуть позже дядя Гриша со своей частью очутился в окружении и пропал без вести. В сорок втором году погиб мой брат Генрих, летчик-истребитель, погибли Вадим Павлович Соколов и Георгий Кошелев. Геройские были ребята! Асы! Подбили много вражеских самолетов, но война есть война, погибают и асы. Люба, моя сестра, служила в полевом госпитале, с ней и с ее мужем Володей я переписывался, переписывался с братом Ефимом: как я уже рассказывал, он был директором завода, производил танки, стал знаменитым человеком.
Что касается остальных членов нашей семьи, то они остались на территории, оккупированной немцами.
Я понимал, какая судьба их постигла, понимал, какая судьба постигла всех, кто остался на оккупированной территории. Во время войны мы знали и видели, что гитлеровцы делали с советскими людьми; это были не бесчинства отдельных солдат, это была широко задуманная и неуклонно проводимая программа истребления целых народов.
«Человеческая жизнь в странах, которых это касается, абсолютно ничего не стоит… Устрашающее воздействие возможно лишь путем применения необычной жестокости» — это из приказа фельдмаршала Кейтеля.
«Погибнут ли от изнурения при создании противотанкового рва десять тысяч русских баб или нет — интересует меня лишь в том отношении, готовы ли для Германии противотанковые рвы» — это говорил Гиммлер.
«Гигантское пространство… должно быть как можно скорее замирено… Лучше всего этого можно достигнуть путем расстрела каждого, кто бросит хотя бы косой взгляд…» — это уже сам Гитлер.
Может быть, это случайные фразы? Чего не скажешь в запале, особенно во время войны!
У вас есть стенограммы Нюрнбергского процесса? Есть… Посмотрите третий том, страницы 337 и 338… Там приводится такое высказывание Гитлера:
«…в недалеком будущем мы оккупируем территории с весьма высоким процентом славянского населения, от которого нам не удастся так скоро отделаться… Мы обязаны истреблять население, это входит в нашу миссию охраны германского населения. Нам придется развить технику истребления населения… я имею в виду уничтожение целых расовых единиц… Если я посылаю цвет германской нации в пекло войны, без малейшей жалости проливая драгоценную немецкую кровь, то, без сомнения, я имею право уничтожить миллионы людей низшей расы… Одна из основных задач… во все времена будет заключаться в предотвращении развития славянских рас. Естественные инстинкты всех живых существ подсказывают им не только побеждать своих врагов, но и уничтожать их».
Вот вам генеральная программа Гитлера — уничтожение народов, и прежде всего славян. Ну а что говорить о евреях? Истребление евреев было как бы
Повторяю: я понимал, какая судьба постигла моих родных и близких, какая судьба постигла моих земляков. И все же надежда теплилась. На что? На чудо? В таких случаях человек надеется и на чудо. Но я надеялся не только на чудо. Я надеялся на наше черниговское Полесье. Чернигов, по преданию, назван так от черного леса, среди которого был основан. И такие названия, как Сосница, Стародуб, тоже говорят о могучих лесах. Они сохранились на севере области, именно там, где и был наш город. Именно в Елинских, Злынковских, Новозыбковских, Блешнянских и других лесах действовало партизанское соединение Федорова, кстати, до войны секретаря Черниговского обкома партии. И недалеко от нас Путивль, Сумской области, где, как вам известно, начал партизанить знаменитый Ковпак. На леса и на партизан я и надеялся. И еще я надеялся на характер своих земляков, я знал наших хлопцев, свои жизни они так просто не отдадут. Конечно, безоружные люди, тем более старики, женщины, дети беззащитны перед вооруженными солдатами. И когда говорят: как это, мол, шесть миллионов дали себя убить, как бараны, — то это говорят либо подлецы, либо круглые дураки или люди, никогда не стоявшие под вражескими пулями, перед дулом вражеского пистолета, никогда не слышавшие пулеметной очереди. Сколько наших военнопленных погибло в концлагерях, молодых здоровых парней! Что, спрашивается, они могли сделать?
