одну сторону, то в другую. Это был верный признак, что дождь скоро перестанет. Действительно, через полчаса он превратился в изморось, но с деревьев еще продолжали падать крупные капли.
Уссурийская пантера
В 1902 году с охотничьей командой я пробирался вверх по реке, впадающей в Уссурийский залив.
Мой отряд состоял из шести сибирских стрелков и четырех лошадей с вьюками.
Долину, по которой протекает река, называют Стеклянной падью. Тогда в Уссурийском крае не было ни одного стекольного завода, и в глухих местах стекло ценилось особенно дорого. В глубине гор и лесов пустую бутылку можно было выменять на муку, соль и даже на пушнину. Старожилы рассказывают, что, поссорившись, люди старались проникнуть друг к другу в дом и перебить самое дорогое — стеклянную посуду.
Решетчатые окна в китайских фанзах обычно оклеивали тонкой бумагой. О стеклах не было и помину. А здесь, в долине, стояла фанза, в окне которой красовалось настоящее стеклышко. Этот кусочек стекла так поразил первых переселенцев, что они назвали Стеклянной не только фанзу и речку, но и всю прилегающую местность.
Путеводной нитью в лесу нам служила маленькая тропинка, проложенная охотниками. Дня через два мы достигли того места, где когда-то была Стеклянная фанза, но нашли здесь только ее развалины.
Дальше тропинка становилась все хуже и хуже. Видно было, что по ней давно уже не ходили люди. Она заросла травой и во многих местах была завалена буреломом. Вскоре мы ее совсем потеряли. Встречались нам и зверовые тропы; мы пользовались ими, пока они тянулись в нужном для нас направлении, но больше шли напролом. На третий день к вечеру мы подошли к горному хребту.
Свой поход я никогда не затягивал до сумерек и останавливался на бивак еще засветло, чтобы до темноты можно было поставить палатки и заготовить дрова на ночь. Пока стрелки возились на биваке, я воспользовался свободным временем и отправился осматривать окрестности. Постоянным моим спутником в такого рода экскурсиях был Поликарп Олентьев. Сделав нужные распоряжения, мы взяли с ним ружья и пошли на разведку.
Солнце только что успело скрыться за горизонтом; в то время, когда лучи его еще золотили верхушки гор, в долинах появились сумеречные тени. На фоне бледного неба резко выделялись вершины деревьев с пожелтевшими листьями.
Всюду, даже в воздухе, уже чувствовалось приближение осени.
Перейдя через невысокий хребет, мы попали в соседнюю долину, поросшую густым лесом. Широкое и сухое ложе горного ручья пересекало ее поперек. Тут мы разошлись. Я отправился по галечниковой отмели влево, а Олентьев — вправо. Не прошло и двух минут, как вдруг в его стороне грянул выстрел. Я обернулся и в это мгновение увидел, как что-то гибкое и пестрое мелькнуло в воздухе. Я бросился к Олентьеву. Он поспешно заряжал винтовку, но, как на грех, один патрон застрял в магазинной коробке и затвор не закрывался.
— Кого ты стрелял? — спросил я.
— Кажется, тигра, — отвечал он. — Зверь сидел на дереве. Я хорошо прицелился и, наверное, попал.
Наконец застрявший патрон был вынут. Олентьев вновь зарядил ружье, и мы осторожно двинулись к тому месту, где скрылось животное. Кровь на сухой траве указывала, что зверь действительно был ранен. Вдруг Олентьев остановился и стал прислушиваться. Впереди, немного вправо от нас, ясно слышался храп.
Сквозь заросли папоротников ничего нельзя было увидеть. Большое поваленное дерево преграждало нам путь. Олентьев хотел было уже перелезть через валежник, но раненое животное предупредило его и стремительно бросилось навстречу. Олентьев второпях выстрелил в упор, даже не приставляя приклада ружья к плечу, — и очень удачно. Пуля попала прямо в голову зверя. Он упал на дерево и повис на нем; голова и передние лапы свесились по одну сторону ствола, а задняя часть тела — по другую. Зверь сделал еще несколько судорожных движений и начал грызть землю. В это время центр тяжести переместился — тело животного медленно подалось вперед и грузно свалилось к ногам охотника.
С первого же взгляда я узнал маньчжурскую пантеру, которая среди местных жителей зовется барсом. Этот великолепный представитель кошачьих был из числа крупных. Длина его тела от носа до корня хвоста была почти полтора метра.
Шкура пантеры, ржаво-желтая по бокам и на спине и белая на брюхе, была покрыта черными пятнами. Пятна эти располагались рядами, как полосы у тигра. С боков, на лапах и на голове они были сплошные и мелкие, а на шее, спине и хвосте — крупные, кольцеватые.
В Уссурийском крае пантера водится только в южной части страны. Главной пищей ей служат пятнистые олени, дикие козули и фазаны. Животное это крайне хитрое и осторожное. Спасаясь от человека, пантера влезает на дерево и выбирает такой сук, который приходится против ее следов на земле. Растянувшись вдоль ветви, она кладет голову на передние лапы и замирает. Пантера отлично понимает, что со стороны головы ее тело, прижатое к суку, менее заметно, чем сбоку.
Когда мы сняли шкуру с пантеры, были уже глубокие сумерки. Мы долго шли, с трудом пробираясь сквозь колючий кустарник и завалы бурелома. Было уже совсем темно, когда мы наконец увидели огни бивака. Собаки встретили нас дружным лаем.
Ночная охота
Выйдя из палатки, я увидел, что мои проводники — китаец Чжан Бао и удэхеец Маха — куда-то собираются. Они выбрали лодку поменьше и вынесли из нее на берег все вещи, затем положили на дно корье и охапку свеженарезанной травы.
На мой вопрос, куда они идут, Чжан Бао ответил:
— Оленя стрелять.
Я сказал, что хочу пойти с ними. Чжан Бао передал мою просьбу удэхейцу, тот мотнул головой и молча указал мне место в середине лодки. Через минуту мы уже плыли по реке Анюю.
Смеркалось. На западе догорала заря. За лесом ее не было видно, но всюду — в небе и на земле — чувствовалась борьба света с тьмою. Ночные тени уже успели прокрасться в лес и окутали в сумрак высокие кроны деревьев. Между ветвями деревьев виднелись звезды и острые рога полумесяца.
Через полчаса лодка остановилась: мои спутники захотели отдохнуть и покурить трубки. Удэхеец стал что-то тихонько говорить китайцу, указывая на протоку, и дважды повторил одно и то же слово: «Кянга». Я догадался, что речь идет об охоте на изюбря, который почему-то должен был находиться в воде.
Чжан Бао объяснил мне, что в это время года изюбри спускаются с гор к рекам — полакомиться особой травой, которая растет в воде по краям тихих лесных проток.
Я попросил показать мне эту траву. Удэхеец вылез из лодки и пошел искать ее по берегу. Через минуту он вернулся и на палке принес довольно невзрачное растение с мелкими листочками. Это оказался водяной лютик.
Покурив, Чжан Бао и Маха нарезали ножами древесных веток и принялись укреплять их по бортам лодки, оставляя открытыми нос и корму. Когда они кончили эту работу, уже совсем стемнело.
— Капитан, — обратился ко мне Чжан Бао, — твоя сиди тихо, говори не надо.
Мы разместились так: китаец сел впереди с ружьем, я — посередине, а удэхеец — на корме с веслом
