И не успел приказчик глазом моргнуть, как баронесса Буксгевден выскочила вон из лавки… чтобы, увы, не вернуться туда более никогда, ни с деньгами, ни без них. Спустя некоторое время, когда обезумевшим приказчиком была поднята тревога и явились полицейские чины, брошенные на произвол судьбы почтенный pater familias и строгая бонна заявили, что они вообще увидали «баронессу Буксгевден» полтора часа назад, когда явились в гостиничный номер в «Лоскутной» по объявлению в газете, где она наняла их за червонец с просьбой поприсутствовать на некоем дружеском розыгрыше, который решила учинить. Младенец ни подтвердить, ни опровергнуть сего не мог, а только безостановочно агукал, как будто бы восхищаясь случившимся.
Кинулись в «Лоскутную». Да, сказали там, у нас действительно квартировала баронесса Софья Алексеевна Буксгевден, но она нынче в полдень рассчиталась и уехала на извозчике.
Куда? А черт ее знает!
Говорят, что банкир Догмаров в бытность свою в Одессе сидел однажды в прелестном ресторанчике на набережной и познакомился с княгиней Софьей Сан‑Донато. Несмотря на итальянскую фамилию, она была русской, так же, впрочем, как и ее супруг Анатолий Николаевич, потомок знаменитого уральского заводчика Демидова, некогда обласканного Петром Великим. Супруг остался предаваться своим причудам в карликовом княжестве, которое он купил за баснословные деньги, а княгиня Софья решила немного попутешествовать. Ее всегда влекло в Одессу, в этот романтический город, немножечко похожий на Марсель, а может быть, даже и на Париж…
— Вы не были в Париже, сударь? Нет? А в Марселе? Тоже нет? Ах, какая жалость! Непременно приезжайте! А по пути завернете к нам в Сан‑Донато, поболтаем по‑дружески… Кстати, нет ли у вас разменять тысячу рублей? У меня, как назло, нет мелочи заплатить за мое шампанское…
Банкир усмехнулся и попросил принести ему ее счет. Улыбка, которой наградила его княгиня, была ослепительной. Слово за слово, выяснилось, что обворожительная Софья уезжает в Москву нынче вечером. Причем тем же поездом, что и банкир. И вообще у них купе в одном вагоне!
Вечером в поезде Догмаров пригласил княгиню к себе. Уже стояло на столике шампанское и открыта была бонбоньерка с шоколадом. Правда, княгиня попросила принести еще бенедиктину. Догмаров выглянул из купе и приказал проводнику немедля сбегать в вагон‑ресторан. Княгиня глядела поверх бокала так, что Догмаров начал облизываться.
У него еще никогда не было приключения с великосветской дамой! Ох, какая женщина! Настоящий парижский шик! От нее просто голова кружится! Или это после бенедиктина в смеси с шампанским? Кружится… голова…
Банкир со стоном уронил голову на столик.
Проснувшись и с трудом подняв ту самую голову (она, чудилось, свинцом налита), он не нашел близ себя княгини Сан‑Донато. Не нашлось ее также и в поезде. Видимо, сошла на какой‑то промежуточной станции, а то и на полустанке… Исчезли также все деньги, которые были при Догмарове, а еще — ценные бумаги на сумму 43 тысячи рублей.
Говорят, что однажды в Москве вдова бедного служащего получила после смерти мужа единовременное пособие в пять тысяч рублей. И вообразите, она даже до дома не успела донести деньги! Путь ее лежал по шумному Кузнецкому Мосту. Какая‑то горничная, шедшая рядом, уронила корзинку и рассыпала яблоки. Девушка громко зарыдала, клянясь, что хозяйка теперь убьет ее. Не вынеся патетического зрелища ее слез, все прохожие кинулись подбирать несчастные яблоки. Бедная вдова — тоже… Вдруг кто‑то сильно толкнул ее. Она упала, а когда вскочила, обнаружила, что сумка с деньгами исчезла. И безутешная горничная тоже пропала, даже не собрав своих яблок…
Полуживая от горя вдова обратилась в полицию, но, хоть ее показания и записали, так же как и приметы горничной (маленькая, худенькая, волосы рыжеватые, большие карие глаза, на щеке родинка и несколько оспинок), но только руками развели: ничем, мол, помочь не можем. Похожа по приметам на знаменитую воровку — Соньку Золотую Ручку, у той тоже рожа рябовата, рост маленький, а на щеке не то бородавка, не то родинка, — но где ж ту Соньку искать? Сие никому неведомо, она ж, как ветер, — то там, то здесь. Но будем искать! Как только найдем — непременно сообщим. А коли не найдем… Такая, значит, злая ваша судьба, сударыня. А вообще‑то вы сами виноваты, нечего рот разевать, коли в сумке большие деньги!
На ту пору случился в полицейском участке корреспондент «Ведомостей». Он поглядел‑поглядел на рыдающую вдову и написал для своей газеты душераздирающую заметку о том, как Сонька Золотая Ручка грабит бедных людей, как оставила без куска хлеба мать и бедных малюток, лишившихся недавно отца‑кормильца. Заметку напечатали, газета вышла. А спустя два дня бедной вдове принесли почтовый перевод аж на десять тысяч рублей! Перевод сопровождался письмом:
«Милостивая государыня! Я прочла в газете о постигшей вас беде. Я сожалею, что моя страсть к деньгам послужила причиной несчастья. Возвращаю вам ваши деньги и советую впредь поглубже их прятать. Еще раз прошу у вас прощения. Шлю поклон вашим бедным малюткам».
А еще говорят, что…
Бог ты мой, что только не говорили о ней, об этой маленькой пикантной женщине с карими глазами и родинкой на щеке (в официальных протоколах ее почему‑то обзывали бородавкой), каких только скандальных подробностей не присовокупляли к каждому ее шагу! Во все это совершенно невозможно было поверить. Такое напишет писатель в романе — читатели усомнятся. А между тем все оказывалось правдой. Когда наконец она попалась блюстителям правосудия и над нею состоялся суд, в зале, самой собой, яблоку негде было упасть! Присяжный поверенный Шмаков заявил тогда: «Софья Блювштейн — выдающийся образец того, что может поставить на уголовную сцену еврейство».
Как правило, ее называли Софьей Блювштейн, хотя имя и фамилия для этой особы — понятия более чем условные. Пожалуй, она и сама не могла бы с точностью сказать, как ее зовут. Принято считать, что при рождении ее нарекли Шейндля Сура Лейбова Соломониак. Но более она известна как «Сонька Золотая Ручка».
Она родилась в местечке Повонзки Варшавского уезда, в семье, как выразились бы герои лермонтовской «Тамани», честных контрабандистов. Да‑да, семейка у Шейндли была, прямо скажем, не особо законопослушной. Вся семья воровала, где могла и что могла, занималась скупкой краденого, сбытом фальшивых денег. Фейга, старшая сестра Шейндли, подавала особенно большие надежды в ремесле карманной чистильщицы, однако вскоре стало ясно, что Шейндля пойдет дальше. Но у сестры ей было чему поучиться — например, смотреть на мужчин без страха и почтения. Фейга сменила трех мужей — Шейндля намеревалась перещеголять ее в этом. Начинала она свою блистательную карьеру в 1864 году, восемнадцатилетней: вышла замуж в Варшаве за торговца‑бакалейщика Ицку Розенбада, родила от него дочь Суру — и немедленно подалась прочь от мужа, потому что понравился ей рекрут Рубинштейн. Только ни он не желал идти служить в армию, ни Шейндля не желала отдавать любимого, чтоб ему лоб забрили да под ружье поставили. И подались они в Россию — там было где потеряться и ей, и Рубинштейну, и пятистам рублям, прихваченным у муженька!
Потерялся, впрочем, только Рубинштейн — невесть куда сгинул, подлец, но Шейндля ему вслед и не глянула, потому что уже полюбила другого. Другого звали Михель Блювштейн, и был он известным карточным шулером и вагонным вором. Именно он сказал Шейндле, что с таким именем среди приличных людей зазорно появляться и вообще надо бы ей креститься и имя сменить. В православную веру Шейндля нипочем не хотела подаваться, поэтому приняла католичество в каком‑то зачуханном костеле и скоро звалась Софьей. Чаще, конечно, Сонькой. Заодно Михель великодушно даровал ей свою фамилию, обвенчавшись с ней.
Впрочем, ни он, ни она не были расположены вить семейное гнездо. Зато решили работать вместе. А жить — как придется. Оба свободны делать, что каждый хочет.
Вскоре после свадьбы Сонька решила приобщиться к ремеслу мужа — воровать в поездах. Раз — повезло, два — повезло, а на третий вышла осечка. В январе 1866 года полиция города Клина сцапала ее после того, как она украла чемодан у юнкера Горожанского, с которым познакомилась в поезде. Сонька выкрутилась, уже тогда усвоив науку морочить мужчинам головы, — сказала, что чемодан прихватила по ошибке. Поверили!
Приободрившись, она решила, что провинция тесновата для ее талантов, и направилась в Петербург. Здесь дорожку ей перешел фартовый мальчик Мишка Бренер — большой мастер чистить заколоченные на
