писательницу Дмитриеву той частички нормального плотского, женского счастья, которое приберегла для нее судьба.
Ну и что делать, интересно? Может, в милицию пожаловаться? Или сразу Льву Ивановичу позвонить, а? Лев Иваныч Муравьев, начальник следственного отдела городского УВД, был добрым, но иногда и недобрым (в зависимости от настроения, но чаще все-таки добрым) знакомцем писательницы Дмитриевой. В глубине души признавая ее несомненный дедуктивный талант, порою беззастенчиво пользуясь им, иногда все же помогая ей, соглашаясь с тем, что именно Алена однажды не дала увести из местного музея полотно, являющееся, несомненно, национальным достоянием, и даже прославляя ее публично[3], он все же не упускал случая высказать свое мужское презрение суетной бабенке, преисполненной сознания собственного величия. Ну вот сложился у Муравьева такой образ нашей писательницы, ну что с ним поделаешь… И можно представить, что ждет Алену, решись она пожаловаться ему на шантажиста! Муравьев уже оказался в курсе одного ее романа… того самого, рокового, незабываемого, несгораемого… в том смысле, что не только рукописи, но и некоторые чувства не горят! – героем которого был красавец изрядно моложе ее[4].
И вот теперь опять схожая история… Да он Алену на смех поднимет со свойственной ему «чуткостью»!
«По себе деревце надо рубить, Елена Дмитриевна, – ляпнет что-то этакое, прекрасно зная, что она терпеть не может свое имя и отчество. – Нашли бы себе какого-нибудь старичка… а то что это, понимаете, с мальчишками в детские игры играете!»
Ну разумеется, это Алена уже накручивала себя. Про старичка Лев Иваныч ей в жизни не скажет – просто потому, что сам старше ее, да и вообще это из рук вон, говорить такое! Какого старичка ей можно посоветовать?! Алене не слишком-то за сорок, ну что за чушь, в самом деле?!
Есть один самый серьезный довод против того, чтобы обращаться за помощью к Муравьеву. Для него то, что произошло около «Этажей», – однозначно уголовное преступление. Он вцепится в Алену мертвой хваткой, чтобы заставить ее описать хоть какие-то приметы того мужчины. И кто знает, откажись она или соври, не грозит ли ей опасность куда более серьезная, чем шантаж? Не то чтобы она хорошо знала Уголовный кодекс, но, кажется, существуют наказания за отказ помогать следствию?
Н-да…
Что же делать?
Алена лежала в темноте зажмурившись и вспоминала. Оказывается, она очень даже неплохо помнила того человека. Ему нет сорока, довольно высокий, глаза серые, волосы – соль с перцем, как говорится, коротко стриженные. Черты лица правильные. Н-да… довольно обтекаемый портрет. Одет он был в короткую замшевую куртку с барашковым воротником (куртка вроде светло-коричневая), без шапки, шея обмотана бежевым шарфом, еще, кажется, был он в джинсах… про обувь Алена совершенно ничего не могла сказать. Не густо, конечно, но Алена узнала бы его при встрече. А эту встречу обеспечить реально: узнать имена всех владельцев бледно-зеленых «Рено» в городе. Конечно, их много, но не бесконечное же количество! То есть это было бы реально, если бы Алена решила действовать именно таким образом. Пожалуй, это единственный путь. Но он для Алены закрыт – хотя бы потому, что провести ее по нему может только Лев Иваныч, а это значит просто сдать ему хорошего человека и ее, Алениного, можно сказать, спасителя. Вполне возможно, шантажист тоже обладает большими возможностями искать пути, но и ему Алена не собирается предоставлять таких возможностей.
Значит, нужно попытаться найти того человека как-то иначе. Причем сделать это за два дня, предупредить его об опасности. Попросить как-то помочь ей самой выбраться из этой кошмарной ситуации. Вообще, по-хорошему, он изуродовал дорогущую машину. Конечно, третий закон Ньютона и все такое… но все же, может быть, он не откажется заплатить какие-то деньги блондинке и ее другу? Извиниться перед ними?
А если откажется?
Ну, тогда придется просто и прямо сказать ему, что Алена, конечно, ему очень признательна и все такое прочее, но ей дороже Дракончег и его спокойствие. А также свое собственное. И если он не готов уладить ситуацию добром, она предоставляет ему выбор: либо она сдаст его незнакомцу, любителю ночных звонков, либо… Льву Ивановичу Муравьеву. Она не хочет этого, ей это противно, но он должен понять, что… как это написал один парень с форума? – тут уже налицо конфликт морали и УК РФ. А еще Остап Бендер завещал чтить этот самый УК. Или что-то в этом роде…
Ага, ты просто классно все распланировала, но как, ради всего святого, ты найдешь этого человека?! Как найдешь без единой зацепки?!
Вот на этом самом месте вконец измученная Алена и уснула наконец. Проснулась, когда за окном был уже белый день. Десять часов, Господи всеблагий!
Сон не принес, к сожалению, ответа на вопрос, как найти владельца «Рено». Снились Алене почему-то книжки. Причем невесть какие. В смысле, названий и имен авторов на них не было. Алена перебирала их, пытаясь понять, кому они принадлежат, но не могла. Кроме того, стоило ей открыть книгу, как со страниц исчезал текст. Вконец отчаявшись, Алена открывала последнюю с особенной осторожностью. Но текст все же исчез, а вместо него на странице появилась небрежно намалеванная рожица и два коротких слова:
– Ха-ха, – произнесла Алена задумчиво. – Ха-ха… Что?!
Сорвалась с постели и опрометью, не надев даже халата и тапочек, в пижаме и босиком, ринулась в коридор, где стояла сумка. Высыпала из нее все, принялась искать. Нет, картонки, которую она подобрала вчера на стоянке и на которой было накорябано то самое «ха-ха!», Алена не обнаружила. Ах да, она же сунула ее в сумку с яблоками и прочими продуктами. То есть в пластиковый пакет. А пакет, опустошив, сунула под кухонную мойку, чтобы потом использовать для мусора. Надо надеяться, картонка не погребена под яблочными очистками и яичной скорлупой?!
Она вытащила из-под мойки несколько пустых пакетов и обшарила их. А это что такое? Как туда попала визитка какого-то Нино Лито? И почему Нино, а не Нина? Опечатка, что ли? Или эта Нино – грузинка?
Видимо, то, что Алена проспала так долго, сыграло свою пагубную роль. Она не тотчас вспомнила, что Нино, НиНо – это аббревиатура: шутливое, сокращенное название Нижнего Новгорода. А что такое Лито? Вроде бы так называются литобъединения молодых писателей…
При этом слове у Алены в памяти возникла компания неряшливых бородатых дядек в каких-то ботах, растянутых на коленях брюках и заношенных, пропотевших свитерах. Компанию им составляли обрюзгшие тетеньки, одетые нелепо и претенциозно, с непременной пачкой сигарет в кулачке. Запах дешевого алкоголя и еще более дешевого пива налетел, повис сизый дым дешевых болгарских сигарет «Ту-134», «Интер», «Родопи»…
Нет, это воспоминания примерно двадцатипятилетней давности, и относятся они к тому времени, когда Елена Ярушкина (нет, тогда, еще в девушках, она носила фамилию Володина!) только оттачивала, что называется, свое перо и пыталась получить на эти опусы отзывы мэтров. Мэтры – члены Союза писателей, организации, в былые времена мистически могущественной! – ни качеством одежды, ни распущенностью от подопечных своих, вечно молодых и перманентно начинающих поэтов-прозаиков, почти не отличались, были так же нищи и неухоженны, а потому рафинированная эстетка, какой всегда, всю жизнь была наша героиня, их одобрением не пользовалась. Ну что ж, Алена от них немедленно сбежала и больше не возвращалась. Отчасти поэтому ее отношения с братьями-писателями этого самого НиНо всегда были весьма напряженными. Но вот интересно, как это к ней попала карточка Лито?
Алена перевернула ее – да и ахнула. На нее весело смотрела кривенькая улыбающаяся рожица, под которой было написано:
1985 год
Никита Лосев работал в прокуратуре сельского района совсем недавно. Раньше он был участковым, потом оперативником, учился заочно в юридическом. Но еще прежде, до прихода в милицию, он окончил университет – факультет журналистики – и, сменив профессию, еще изрядное время продолжал воспринимать себя как персонажа собственного, наполовину относящегося к реальности, наполовину придуманного материала, очерка ли, зарисовки, – как, впрочем, и людей, с которыми приходилось встречаться. Уже в университете он набрался той хваткой поверхностности, которая порою помогает
