озябшего в своей легонькой, не по погоде, кожаной курточке и интенсивно рвавшегося в трамвайное тепло, и побежала к дому, уговаривая себя, что нет худа без добра, поскольку она заодно переоденется сообразно градусам.
На площадке трудилась уборщица, которая тут же подступила к Александре с вопросами, можно ли претендовать на батарею бутылок, выставленных около двери володинской квартиры, или хозяин, проспавшись, сам понесет их в ларек по приему стеклопосуды. Вот уж чего не знала Александра! Но проблема, похоже, разрешилась в пользу уборщицы, потому что, когда Александра вышла, надев шубу и обременив себя сумкой с кассетами, уборщица активно перетаскивала бутылки на первый этаж, бегала туда-сюда – такая раскрасневшаяся и деловитая, что мелькала, казалось, на всех этажах сразу. Стиснув зубы в припадке мизантропии, Александра сбежала вниз и привычным путем ринулась к трамваю.
На сей раз повезло: удалось занять местечко под крылышком беременной молодки, которая распространила свой живот почти на все сиденье, но лучше плохо сидеть, чем хорошо стоять, это все знают! Однако стоило выйти из трамвая, как везение прекратилось: Александра столкнулась с женой Соловьева, того самого легочника, которого в субботу чудом удалось пристроить в больницу. Соловьева жила поблизости от Агнии Михайловны, и практически вся дорога от остановки в глубь Высокова была посвящена описанию невыносимых условий в этой больнице, возле которой не имелось ни единого пивного ларька. Александра почти не слушала, в основном изумляясь, что история с Соловьевым имела место только позавчера, а не полтора, к примеру, года назад, учитывая количество и качество происшедших с тех пор событий. Наконец надоедливая бабенка, возникавшая на всю улицу и не умолкавшая при приближении скрипа шагов сзади, отвязалась и свернула к своему дому, а Александра вошла во двор Агнии Михайловны.
Та была печальна, но хорошо одета и выглядела, как всегда, внушительно. Предложила Александре чаю и погадать, усмехнулась в ответ на отказ, но не стала вдаваться в подробности и с благодарностью взяла кассеты.
– Спасибо, милая ты моя. Я надолго не задержу, понимаю, как они тебе дороги. Если хочешь, прямо сейчас, вместе проглядим, а потом сразу заберешь.
– Смотрите, пожалуйста, – кивнула Александра, – а я посижу погреюсь.
Не так уж она и замерзла, честно говоря. Но, во-первых, спешить было некуда, а во-вторых, показалось, будто Агния как-то странно приволакивает правую ногу.
Александра придвинула кресло-качалку к печке, исподтишка наблюдая за торопливой походкой хозяйки. Вроде бы вчера не было ничего подобного или она просто не замечала? Надо бы спросить у Агнии, что у нее с ногой, но вдруг гадалка напугается? Вчера у нее был день таких переживаний, так что ночью вполне мог случиться микроинсульт, отдавшийся в правую половину тела. Кошмар. За такими микроинсультами, это Александра знала по опыту, обычно следуют полновесные, приковывающие человека к постели. Если Агния, не дай бог, сляжет, ей в полном смысле слова некому будет воды подать. Она даже на помощь не сможет позвать!
Александра нервно качнулась взад-вперед и впервые заметила, как зловеще и в то же время уныло скрипит старенькая качалка.
Правда что кошмар… Но, может быть, между одинокими соседками Агнии Михайловны существует какой-то договор проверять, кто как себя чувствует? Просто так, на всякий случай. Как бы поделикатнее узнать?
Вдруг Агния Михайловна, в эту минуту отходившая от телевизора, охнула, лицо ее исказилось болезненной гримасой. Александра пулей вылетела из качалки, и та, словно возмутившись, так поддала ей под коленки, что девушка чуть не упала.
– Осторожнее, Саша! – испугалась хозяйка. – Не то будешь ковылять, как я.
– А что с вами? – ухватилась Александра за удобный случай прояснить диагноз заодно с анамнезом.
– Да коленку расшибла, – с досадой пояснила Агния Михайловна. – Вчера на наших колдобинах поскользнулась – ну и приложилась. Еще хорошо, не одна шла, бабы помогли подняться.
– Сильно расшиблись? Давайте я посмотрю, – сказала Александра, чувствуя, как отлегло от сердца.
Вот тебе и микроинсульт! Да здравствуют разбитые коленки!
– Пустое все это, – отмахнулась Агния Михайловна, уютно устраиваясь на диване и вытягивая вперед пульт.
По экрану побежала серая рябь.
– Тогда я пойду, пожалуй, – сказала Александра, вдруг поняв, что не стоит ей сейчас смотреть на Карину. Увидит сестру, не сможет справиться с собой, сама расстроится и расстроит старуху, а той и без нее хватает переживаний.
Она уже шагнула в коридорчик, но тут в спину ударила музыка, и Александра невольно оглянулась.
На экране лица людей – это зрители на трибунах. Встают под звуки гимна. Хорошенькая девушка с косой исступленно машет флажком, что-то кричит.
Александра удивленно вскинула брови. Да ведь это та самая кассета, которую она позавчера начала смотреть у Влада. Та, которую он получил вместо «Воздушной тюрьмы» в обменнике на площади Ленина. То-то она показалась знакомой. Это же запись первенства России по спортивной гимнастике, проходившего три года назад! Удивительно, что именно она попалась Владу вместо «Воздушной тюрьмы». А еще удивительнее, что Александра сразу не узнала эту кассету. Впрочем, она ее практически и не смотрела полностью: только выступление Карины.
– Это конец записи, – сказала она. – Пленку надо перемотать.
Агния Михайловна послушно нажала на кнопочку. Послышалось шуршание.
– Хватит? – спросила Агния, и на экране снова появилось изображение. – Боже, какой красавец! – ахнула Агния Михайловна, и Александра слабо улыбнулась.
Да, никаким другим словом нельзя было назвать черноволосого юношу, улыбающееся лицо которого было взято крупным планом. Он только что спустился с пьедестала почета и был сейчас буквально завален букетами и задавлен девицами, домогавшимися от него автографа с таким напором, что отталкивали репортершу, в руке которой плясал и прыгал микрофон:
