Он помахал над головой обеими руками, как бы давая понять, что безоружен. Свет тотчас пригас. Ну да, этому типу тоже не терпится поговорить со своим соперником. Или жертвой?.. Ну, это мы еще поглядим.
Он шагнул к дверце, взялся за ручку. Нажал, дернул к себе, одновременно изо всех сил прижав дверь коленом. Пожал плечами: не могу, мол, открыть.
– Заело! – крикнул он. – Открой, надо поговорить!
Черт, эти тонированные стекла – такая гадость, они иногда жутко мешают…
Привскочил на подножку, заглянул в кабину со стороны ветрового стекла, сделав возмущенное лицо.
Водитель сидит неподвижно, наблюдая за ним.
– Открой, тебе говорят! Поговорим, как люди. Боишься, что ли?
И опять начал вертеть ручку, зажимая дверь ногой. И добился-таки своего: водитель приоткрыл дверцу из кабины, усмехнулся:
– Ну, чего ты рвешься? Чего тебе…
И получил выстрел почти в упор.
Он и не знал, что у этого старого револьвера такая отдача, что он так пляшет в руке! Оглохнув от грохота, чуть не выронил оружие из взмокшей руки, поймал курок снова, нажал… выстрела не последовало.
Осечка? Патрон перекосило?
И вдруг что-то загрохотало рядом, вцепилось в полу куртки, рвануло – да так, что он едва устоял на ногах и вынужден был обернуться.
Серая собачонка моталась вокруг, накрепко закусив край куртки. Отшвырнул ее ногой, она жалобно взвыла, но тотчас снова бросилась вперед.
– Атос, Атос, назад! – завопил кто-то из темноты. – Помогите! Сюда!
Он суматошно огляделся, водя револьвером, снова и снова давя на курок, но толку не было. Точно, перекосило патрон! То есть он фактически безоружен. Надо уходить, скорее.
Еще одним пинком отшвырнул проклятущего пса – тот с визгом покатился по земле – и кинулся в темноту.
Скользкая, неровная дорога скакала под ногами, надсадное дыхание разрывало горло. Он бежал куда попало, метался, мгновенно спутав все пути, но, очевидно, что-то вело его, куда надо, он даже не удивился, когда впереди показались огни автостоянки.
Остановился, переводя дыхание, оглянулся. Ну, оторвался, конечно. А паршивой собачонке небось хребет переломил, то-то она визжала, как резаная. На миг защемила сердце жалость, но это было так глупо, так глупо, что он не выдержал – усмехнулся.
Да уж…
Изогнулся, ощупывая куртку. Интересно, завтра, в воскресенье, найдет он какую-нибудь мастерскую, где смогут как следует зашить дыру? Вот еще не хватало хлопот, и без того дел невпроворот! Но сначала, с утра пораньше, надо найти Гелия. Потом разобраться с его братом. Потом, потом, потом… похоже, ему все-таки не обойтись без посторонней помощи.
Каждый вечер он засыпал с надеждой, что следующий день будет последним в цепи его мучений, но вместе с утром наваливались новые и новые заботы.
Он вспомнил, что случилось несколько минут назад, – и расправил плечи, словно с них свалилась тяжесть. Во всяком случае, одна тяжесть свалилась точно. Ну невозможно остаться в живых после выстрела в упор!
Только тут он заметил, что все еще сжимает в левой руке револьвер, и с досадой сунул его в карман.
Да… повезло, что так темно, что улицы уже пусты. Повезло нынче – будем надеяться, повезет и впредь!
– Извините, от вас нельзя позвонить? – робко спросила Александра, поглядывая на грязно-зеленый пластмассовый аппарат.
Молодой оперативник сначала быстро сложил в стопку листки протокола ее показаний, посмотрел в окно, словно спрашивал у кого-то совета, и только потом нехотя сказал:
– Звоните. У нас через девятку.
Она набрала сначала ноль девять, потому что не знала нужного номера, и долго слушала размеренный голос: «Пожалуйста, ждите соединения с телефонисткой. Пожалуйста, ждите соединения с телефонисткой. Пожалуйста, ждите…» Наконец что-то щелкнуло, и прорвался совсем другой голос – живой и напористый:
– Десятая, добрый день, слушаю вас!
– Пожалуйста, приемный покой Пятой больницы.
– «Скорой помощи»? – уточнила справочная.
– Да.
– 34-34-67.
– Спасибо.
