Петров сейчас отшвырнет ее, выгонит, но вместо этого он рванул ее к себе, облапил и припал к шее влажными губами. Одной рукой Петров прижимал девушку так, что не дернешься, а другой шарил между ног, разрывая жесткие кружевные оборки. Изо рта Карины вырвался хриплый вой, но Петров сдавил ее еще крепче.
– Не могу! – пропыхтел он. – Сейчас… о, о…
Он задергался, еще сильнее сдавливая Карину в объятиях. У нее пошли круги перед глазами. Вяло подумала, что ей не вырваться, что задохнется сейчас, и в это мгновение Петров резко толкнул ее вниз, так, что она упала на колени.
Петров что-то хрипло пролаял, но Карина не слышала: звенело в ушах. Она простерлась на полу, ловя ртом воздух. С трудом приоткрыла глаза, увидела нависающую над собой тушу Петрова, который пытался опуститься рядом, но не мог – живот мешал. Брюки его были расстегнуты. Карина резко отвернулась – и вдруг увидела совсем близко краешек обоев, чуть отставший от стены. Там, за обоями, мелькнула деревянная планка, небольшой зазор…
Может быть, это дверь?!
Карина перекатилась, вскочила, ударилась всем телом, лихорадочно шаря руками по стене, сверху не видя зазора, потеряв надежду на спасение.
Завизжала от отчаяния, когда Петров сзади облапил ее за талию и задыхающимся голосом пробормотал:
– Давай, с проглотом. Даю двести, нет, триста! Скорей!
Карина ударилась в стену всем телом и испустила новый крик. У нее даже горло заболело от этого вопля, она снова толкнулась еще раз – и вдруг стена резко ушла вперед, Карина качнулась, теряя равновесие. С яркого света она ничего не видела, просто рванулась бежать, но тотчас налетела на Олега Римского.
Предатель! Шкура! Это он затолкал ее сюда, к Петрову! Не рассуждая, она размахнулась и влепила кулаком в кругленькое, лоснящееся личико, испуганно поднятое вверх. Зазвенели сбитые очки, Олег утробно хрюкнул, а носишко его мгновенно залился кровью. Он схватился горстью за нос, взвыл, попятился, с мольбой взирая почему-то не на полуголую Карину, а на стоящего рядом… Иванова, в руках которого был пистолет.
Не сводя прицела с Олега, Иванов поймал за руку Карину и рывком отправил ее к себе за спину.
Бросил, не оборачиваясь:
– Уходи! Быстро!
Карина попятилась, не веря своим ушам, не веря в спасение. Ноги у нее подкашивались, особенно почему-то правая, так что она ковыляла с трудом.
Из потайной двери вывалился Петров – вид у него был совершенно дикий. Висели полы рубахи, свисали расстегнутые штаны, вообще, висело все, что только могло висеть.
– Да ты что? Да ты что, ох…? – возопил он даже не грозно, а с каким-то детским недоумением. – Мы ж с тобой… ты меня… я тебя как человека позвал! – выталкивал из себя обрывки слов Петров.
– Как человека, вот именно, – кивнул Иванов, отступая по коридору и сторожа пистолетом маневры противника. – А не как скотину, которая малолеток насилует. Все, Пал Василич. Кончено! Прощай, неспетая песня моя.
– Да я тебя, гада, в порошок сотру!
– Только попробуй, – усмехнулся Иванов. – Куперович! А ну, отзови собак!
У него глаза на затылке были, что ли? Во всяком случае, он гораздо раньше, чем Карина, уловил опасное телодвижение за портьерой.
– Васька! Отбой! – проблеял Олег сквозь кровь и сопли – не очень внятно, конечно, однако колыхание портьеры прекратилось и из-за нее с угрюмым видом вышел тот самый качок, который не столь давно встречал Карину на крыльце и советовал ей не раздеваться сразу догола. Только теперь она смогла оценить этот совет, поначалу показавшийся оскорбительным!
– Держите его! – взревел Петров. – Куперыч! Васька! Хватайте! З-зарою, суки, всех! Не дайте ему уйти!
Однако Олег Римский стоял по стойке «смирно», ну прямо кремлевский гвардеец, и единственное, что портило картину, был разбитый нос, которым он непрестанно хлюпал. Качок дернулся рефлекторно, но, поглядев на начальника, который был на мушке, окончательно утихомирился.
– Я тебя все равно достану! – выдохнул Петров, люто ворочая глазами. – Ты покойник!
– А как насчет лавандовой воды? – весело осведомился Иванов, натыкаясь спиной на замешкавшуюся Карину и вышвыривая ее за дверь, которую безошибочно увидел опять-таки затылком, не иначе. Она еще успела заметить, как Петров с шумным вздохом вдруг сдулся, как бы опал весь, даже зажмурился, словно Иванов посулил ему не какую-то там безобидную лавандовую воду, а как минимум аква тофана,[2] причем сейчас, немедленно, и полный стакан, – а потом влажный, холодный ветер охватил полуголое тело Карины, и она поняла, что стоит на крыльце ресторанчика.
И мгновенно отказали силы. С тихим стоном она села прямо на ступеньки, привалилась лбом к каменным перилам, едва сдерживая рвотные спазмы. Желудок, чудилось, так и рвался наружу. В голове шумело.
«Надо уходить! – наконец-то пробилась связная мысль сквозь путаницу ужаса. – Опомнятся, схватят – тогда мне не вырваться».
Кое-как приподнялась, начала спускаться с крыльца, и тут кто-то схватил ее за локоть. Карина обернулась – и удержала новый крик ужаса: это был Иванов.
– Не бойся – свои, – сказал он, с досадой глядя на ее искаженное лицо, белое как мел, в свете фонариков, которыми щедро был украшен фасад «Стеньки Разина». – Тебя подвезти?
– Что? – выдавила она, с трудом соображая.
