проволокло по земле, а потом, при резком скачке лошади, ударило о стену дома.
Раздался общий крик… Лошадь носилась по двору, волоча за собой безжизненное тело с разбитой, окровавленной головой.
– Волжанка! — закричала Ульяша, бросаясь к ней. — Стой!
Испуганная лошадь метнулась еще раз туда-сюда, потом замерла, дрожа всем телом и пряча голову на плече хозяйки, как будто умоляла защитить ее от человеческих жестокостей.
Ульяше пришлось держать ее и шептать успокаивающие слова, пока Анатолий и Бережной пытались распутать поводья, захлестнувшиеся вокруг руки Петра намертво. В конце концов, Фролка принес из конюшни нож, поводья разрезали. Руки Петра болтались нелепо, поворачиваясь к телу невероятными углами: они были переломаны. Ноги тоже. Но врачевания Петру уже не требовалось — он был мертв.
Анатолий и Бережной переглянулись, потрясенные возмездием, столь внезапно и в то же время столь своевременно настигшим этого жестокосердного, расчетливого, алчного человека.
Петра унесли в дом, где его встречала рыдающая Фенечка. За мертвым телом шли совершенно обмершие от горя Ефимьевна и Лушка. Обе имели такой вид, словно лишились счастья всей своей жизни, и Анатолий невольно задумался над причудами сердечных привязанностей, которыми мы порой награждаем людей недостойных… Главное, чтобы нам они казались достойными!
Трупы Ганьки и Семена унесли в погреб.
Волжанку увели в конюшню. Ульяша тихо плакала, глядя на любимую лошадь, которую судьба дважды избирала своим губительным орудием…
Тем временем Анатолий кликнул двух дворовых людей — попрятавшиеся было лакеи и сенные девки вылезли из тайных щелей и спешили выявить преданность новым своим хозяевам — и дал им какое-то поручение. Для одного оседлали лошадь, и он спешно ускакал, второй побежал из усадьбы на своих ногах — видимо, путь был недалек. Бережной, выслушавший его распоряжения, одобрительно кивнул и пошел было в дом, откуда доносились причитания Фенечки — пора, наконец, обняться с любимой и утешить ее. На пороге он, однако, оглянулся с видом несколько смущенным.
– Грешно, конечно, — сказал, пожав плечами, — в такую минуту, когда смерть все по местам расставила, думать о чем-то другом, кроме как о спасении души… Но я, грешник, более всего о том печалюсь, что придется необходимый срок траура выждать. Будь моя воля, я бы уже сегодня оглашение сделал, а завтра венчался.
– Так быстро не бывает, сколь я сведом, — усмехнулся Анатолий. — Но свадьба твоя задержится, это уж точно. Ничего, потерпишь, дольше ждал. А вот мы… — Он повернулся к Ульяше. — А вот насчет нас не знаю. С одной стороны, Петр покойный — родня, материн брат. С другой стороны, от такой родни я бы подальше держался! И коли решил жениться, то женюсь незамедлительно, ничто меня не удержит.
Ульяша отпрянула от него, мгновение смотрела расширенными глазами, а потом из них потоком хлынули слезы. Закрыв лицо руками, девушка пыталась убежать, но Анатолий успел поймать ее за косу.
– Славин, — спросил Бережной, чуть посмеиваясь при виде его ошеломленного лица. — А может, ты немного спешишь? Невесту-то хоть завел?
– Так вот же она — невеста, — растерянно проговорил Анатолий, пошевеливая зажатой в кулаке Ульяшиной косой.
– Невеста?! — возмущенно обернулась девушка. Глаза ее сверкали таким презрением, что в огне этой ярости даже слезы высохли. — Шутить изволите, барин? Позабавиться решили?! Побалуетесь да бросите? Но не бывать тому! Пусть я жизнь за вас отдать готова, лучше я с тоски по вашей милости умру, чем допущу позор! Думаете, если родом я крепостная крестьянка, то и сердца во мне нет?
Она рванулась было бежать, однако Анатолий держал так крепко, что Ульяша только взвизгнула от боли.
– Да ради бога, — проговорил он беспомощно. — Что мне с того, кто ты есть? Знаю одно: другая мне не надобна!
– Это ложь! — воскликнула Ульяша. — Ты прежде иное говорил!
– Что я такое говорил? — изумился Анатолий.
– А вспомни-ка! Я лежала в беспамятстве, а ты говорил: «Коли кто уродился подлого происхождения, пусть и наполовину, никогда он благородным не станет, и единственное, что может порядочный человек сделать, это от такого подлого подальше держаться». Так вот, я — происхождения подлого. И ты от меня подальше держись.
Анатолий нахмурился, смутно припоминая…
– Черт! — вздохнул обескураженно. — Да ведь и впрямь — говорил я что-то такое. Василий мне рассказывал о проделках Петра и Чумы-сыромятника, а я и брякнул… Но ведь это когда было! Это давным- давно было!
– Только вчера, — непримиримо дернула плечом Ульяша, однако сильно дергаться поостереглась, потому что при каждом неосторожном движении коса туго натягивалась и причиняла резкую боль.
– Не только вчера, — усмехнулся Анатолий. — Это было куда раньше той ночи, когда одна девушка, себя не помня, почти в бесчувствии, отправилась по незнакомому дому бродить — и забрела в укромный уголок, где увидела расстеленную постель. Легла на нее… а в комнате той был мужчина. Он лег с нею рядом в постель, он обнимал ее, целовал… и это всем людям известно. Неужели ты думаешь, что он подлец и не понимает своего долга?
– Долга?! — вскричала отчаянно Ульяша. — Так вы из чувства долга?!
И слезы снова хлынули из ее глаз.
– Ох, боже ты мой, — вздохнул Анатолий, осторожно сгибая руку и притягивая девушку к себе. Она хоть и противилась, но все же приблизилась к нему и даже вынуждена была прижаться, хотя сквозь ливень слез все еще сверкали молнии гнева. — Из чувства долга… но не только перед тобой, а также и перед собой. Я должен быть счастливым… а без тебя мне счастье немыслимо!
– Господа, — сказал Бережной, усмехаясь в усы. — Коли у вас все слажено, может, я все же пойду в дом? У меня тоже есть невеста, она меня ждет.
Анатолий, который начал было склоняться к губам Ульяши, выпрямился.
– Погоди, Бережной, — сказал он, спохватившись. — Она мне не очень верит… Скажи ей ты, куда я послал людей только что?
Ульяша смотрела недоверчиво.
– Одного нарочного Анатолий отправил в Щеглы, к Наталье Павловне, с наказом сюда ехать. А второго — в Перепечино, к Елизаровым, велев передать, чтобы немедля шли в усадьбу.
– Я хочу, чтобы твои родители — и подлинные, и приемная мать — благословили нас, — сказал Анатолий, глядя в исплаканные, недоверчивые Ульяшины глаза. — Сначала я получу это благословение. А потом… Поскольку половина перепечинского имущества теперь принадлежит моей матери, а значит, мне, я намерен дать твоим родителям вольную. Ну что? Теперь ты за меня пойдешь?
Бережной взялся за ручку двери, потом оглянулся.
Но его уже никто не собирался останавливать. Он мог спокойно идти к Фенечке. Анатолию и Ульяше не было до него никакого дела.
А впрочем, им сейчас и до целого мира не было никакого дела!
Примечания
1
