Максимыч Исаев: безжалостный, беспринципный… и неотразимый.
Да. Это правда. Опять чистая правда!
Что-то мокрое упало на голую Кирину коленку, и она обнаружила, что это слеза. Наверное, плакала уже давно – коленки успели изрядно отсыреть.
Хотелось бы верить, что плачет она от злости на себя. С первой же минуты встречи с Максимом Кира должна была заподозрить неладное. К примеру, он говорил по-испански. Кто в наше время ни с того ни с сего по-испански говорит, а?! Подозрительная образованность. Подозрительное обаяние. Подозрительное желание помогать Кире – ну кто она ему? Случайно переспали – в автомобиле!!! – подумаешь, большое дело, с кем не бывает? Под вечер запели гормоны и стал небосвод голубым… Все это было подозрительно – ежу понятно. А как Максим задергался, когда шашлычник Леонид назвал его земляком? Забеспокоился, очень забеспокоился! Конечно же, он тоже из Нижнего Новгорода. Вся их банда международных террористов тут работает. Хотя лапы свои, оснащенные новейшим техническим оборудованием, вроде того кейса, далеко простерли. Даже за океан, не говоря уже о Коктебеле и Тамбове. Ясно, как день, что приключение с тамбовскими милиционерами – очередной спектакль для дурочки Кирочки. Справки о ней навели! «Доктор наук и все такое!» Куда там. Не существует такой милиции, чтоб там компьютер в воскресенье работал. Это из области фантастики. Но ведь это подтвердил Максим, а каждое его слово было для Киры просто-таки символом веры. И она с разинутым ртом поверила в спектакль с нападением «Робин Гудов». Только зря казенную обойму расстреляла!
Зачем Максим сделал это с ней? Просто из врожденного донжуанства? Из желания развлечься в дороге интеллектуальной игрой в сочетании с акробатическим сексом на заднем сиденье «Москвича»? А ведь он уверял, будто никогда не играет чужими судьбами, если в этом нет производственной необходимости. Что же, значит, такая необходимость возникла. А может быть… может быть, он и должен был стать тем страховочным элементом, который вился бы вокруг Киры все эти три месяца, запудривая ей мозги сочувствием и ласками, пока из Штатов не пришло бы утешительное известие. И тогда новая «Галатея» отправилась бы за океан, а Кира уснула бы однажды вечером в объятиях Максима – и больше не проснулась.
Если бы не взбрело ей сегодня в голову послушать музыку.
Дернул же черт!..
Зачем, ох, ну зачем она все это устроила? «Галатея», счастье человечества, жизнь – все это, может быть, и прекрасно, да разве испытывала Кира хоть раз при работе, и даже при успешном ее завершении, и даже вообще в жизни, такой восторг, который она испытала в объятиях Максима? И дело даже не в «величайшем духовном богатстве человечества». Впервые Кира поняла, что отнюдь не байки, не сказки все эти разговорчики о вечных поисках своей второй половинки. Они дышали в лад, и сердца их стучались друг в друга, и руки ощущали другого, незнакомого, так, словно всю жизнь искали именно этого ощущения, этого живого тепла. Бессильны слова, да и нет их вовсе, кроме одного: люблю…
А если… если забыть про все остальное? Если, увидев в аэропорту Максима, броситься к нему и сказать: «Я твоя, и все, что принадлежит мне, принадлежит и тебе. Нет нужды избавляться от меня – живая я принесу тебе гораздо больше пользы. Если ты не способен быть счастлив без этих несчастных денег – они будут у тебя. Хочешь жить в Штатах – пожалуйста! Только не покидай меня. Позволь видеть тебя каждый день, и касаться твоих губ, и вдыхать твой запах, и засыпать в тепле твоих рук, под твой равнодушный, лживый, задорого купленный шепоток…»
Вот именно! Собери клочья своей растоптанной гордости, Кира! Все, что он сделал, он сделал не ради тебя, а ради другой женщины. Этой самой Сашечки-Шурочки. Де-тек-тив-щи-цы…
И вдруг с болезненной, нет, убийственной ясностью Кира поняла, что на Карадаг с Алкой отправился отнюдь не задастенький Фридунский. С ней был Максим, и подруга не соврала, посулив Кире: «Увидишь – упадешь!»
Упала. На самое дно упала, ниже – некуда!
– Что-то я не пойму, – раздался рядом недоумевающий говорок, и Кира, напряженно сдвинув брови, какое-то время смотрела на таксиста, прежде чем вспомнила, кто это и как здесь оказался.
– В чем дело?
– Да вон, видишь? – Таксист мотнул головой назад: – Уже полчаса бежит за нами какой-то «москвичок», на пятки наступает. Я под сто пятьдесят иду, а он все висит на хвосте и висит. Что там за автогонщики, что за каскадеры такие сидят?!
Кира откинулась на спинку. Руки безвольно упали на колени. Eй не было нужды оборачиваться, чтобы поглядеть на загадочный «Москвич». Всей кожей, всем существом своим она чувствовала, знала, кто это. Каскадеры, каскадеры, каскадеры!
– Во, сигналят, – озадаченно пробормотал таксист. – Может быть, что-то случилось? Остановиться, что ли?
И он сбросил скорость.
– Не надо! – Кира схватила его за руку, и в этот миг свет беспощадно залепил кабину. – Они гонятся за мной!
Мгновение таксист смотрел на нее остановившимся взором, беззвучно шевеля губами, потом резко нажал на тормоз. «Волга» возмущенно завизжала и остановилась.
– Нет! – отчаянно вскрикнула Кира, хватая таксиста за руку. – Они убьют меня!
Тот сбросил ее руку, словно ядовитую змею.
– Крутые, да? – пробормотал прыгающими губами. – Нет уж, сами разбирайтесь, если крутые!
И с проворством, очевидно, отработанным долгой практикой, выскочил из автомобиля, встал, подняв руки, залитый светом фар подлетевшего «Москвича».
Выскочили двое.
– Мужики, мужики, все о'кей, – донесся до Киры перепуганный голос шофера.
Не обращая на него внимания, двое с двух сторон сунулись в «Волгу», схватили Киру за руки, как в пьесе Бертольта Брехта «Кавказский меловой круг». Потом оба враз отпустили ее.
