При движении в одну сторону она изгибает шейный отдел позвоночника в ту же самую сторону и поворачивает голову в другую сторону. При выполнении этих движений поднимается подбородок.
При движении в обе стороны подымается подбородок, изгибается вперед шейный отдел позвоночника, а также поднимается и удерживается грудная клетка.
Двубрюшная мышца (m. digastricus) в то же самое время перемещает гиоидную кость и глотку вперед и вверх по отношению к уровню языка. Благодаря этому предотвращается попадание твердой или жидкой пищи в глотку.
Задняя гиоидная мышца (m. sternohyoideus) перемещает гиоидную кость и глотку назад по отношению к их нормальному расположению после глотания.
Три скалариформные мышцы (m. scaleni) удерживают и наклоняют грудной отдел позвоночника. Они также приподнимают ребра во время осуществления вдоха.
Глубокие шейные мышцы (длинные мышцы головы = m. longus capitis, длинные шейные мышцы = m. longus colli) удерживают и наклоняют голову и грудной отдел позвоночника…
Нет, это уже лишнее. Лишнее! Достаточно будет платизмы».
– Ну, а я думала, вы уже не придете. Обед пропустили, на ужин опоздали… – сказала официантка, ставя около Алены стеклянный кувшин с темно-розовым морсом и тарелку.
Алена пробормотала что-то, быстро жуя. Салат оказался так же вкусен, как и вчера, можно было только пожалеть, что мисочка такая крошечная. Зато на тарелке, принесенной официанткой, лежал огромный жирный шницель, венчающий гору гречневой каши. Ой, нет…
– А нельзя поменяться? – спросила Алена, выскребая вилкой последние капустинки. – Вместо горячего – еще салат?
– Не положено, – с сожалением улыбнулась официантка. – Ничего, каша очень вкусная. А шницель – на любителя.
– Я не любитель, – призналась Алена. – Ну, каша так каша…
Вообще зарекаться не следовало. Она была голодна, без преувеличения сказать, как весенняя волчица. Может, и до шницеля черед дойдет.
– Конечно, – сказала девушка, – если бы никто не знал, что ваша соседка не придет, я бы вам потихоньку принесла ее салатик. Разве жалко? Но директор сам приходил сказать, что этот стол только на одного накрывать, на вас, значит, так что, сами понимаете, не получится.
Девушка была другая, не та, что вчера приревновала Вадима к Алене, и была полна готовности сделать приятное симпатичной усталой даме.
– А что, все мои соседи уже разъехались? Я, вообще-то, думала, что у них еще оставалось по нескольку дней…
– Нет, у брата с сестрой закончилась путевка как раз после обеда, а толстая женщина, которая вот на этом стуле сидела… – Девушка постучала по спинке стула, с которого еще утром свешивалась во все стороны Леонида, и закончила: – Я даже не знаю, где она. Может, тоже домой укатила. Наверное, на нее эта история подействовала… ну, с мертвой девушкой, которую нашли. Ужас, да? – доверчиво спросила официантка. – Или вы ничего еще не слышали?
– Слышала, – мрачно кивнула Алена, которая, если честно, только об этом и слышала всю дорогу до «Юбилейного» и тем паче ступив на его территорию. – В самом деле ужас.
– Многие уехали, – понизив голос, сообщила официантка. – Не одна… как ее…
– Леонида Леонтьевна, – подсказала Алена.
– Ага. Красивое имя, да? – вдруг мечтательно сказала официантка. – Леонида Леонтьевна Литвинова… Не то что у меня: Мария Филипповна Сережкина. Все буквы вразброс! А там сплошные Л, просто чистый звон!
– Это называется аллитерация, – улыбнулась Алена. – Как у Лермонтова, знаете: «Русалка плыла по волне голубой, озаряема полной луной, и хотела она доплеснуть до луны серебристую пену волны». Или у Бальмонта: «Чуждый чарам черный челн…»
И вдруг Алена нахмурилось, оборвав свою краткую лекцию по литературе. «Чистый звон», – сказала поэтичная официантка Мария Сережкина? Странное ощущение, что подобный же звон Алена уже слышала сегодня… что-то с такой же чистой струной, как это непрерывное Л, уже пело в сознании… Нет, там был какой-то другой звук… Но разве возможно вспомнить! Может быть, потом?
– Ну, я говорю, многие сорвались из пансионата, даже не дожидаясь окончания срока путевок, – стрекотала официантка. – Еще бы, такие страхи! Столовая пустая была вечером, думали, пропадет ужин, но директор распорядился милицейскую бригаду накормить, которая здесь работает. Да вон они идут. Пойду помогу подавать. А вам я попозже еще пирожное принесу.
Алена не стала говорить, что пирожное ей нести не нужно. Вилка уже сама собой отламывала маленькие кусочки шницеля и подносила их ко рту, ну а рот точно так же сам собой открывался… Можно спорить, что он и от пирожного не откажется, предатель!
С другой стороны, чтобы твой организм тебя не предавал, его нужно вовремя кормить. Одним серотонином сыт не будешь! Тем более сегодня, когда только лишь бананы боролись со множеством обрушившихся на Алену стрессов.
Дверь в столовую распахнулась, вошли несколько человек, среди которых Алена знала троих. Первым вкатился Колобок, какой-то похудевший с утра. Боже, да неужели только этим утром он не то лукаво, не то презрительно улыбался Алене в спорткомплексе?! А постарел-то, постарел за несколько часов – лет на десять! Директор «Юбилейного» с полупоклонами пятился перед плотным, кряжистым человеком с седым ежиком волос и угрюмым, тяжелым лицом. Это был добрый знакомый Алены, можно сказать, наиперший, наилепший друг: Лев Иванович Муравьев, начальник следственного отдела городского УВД. Рядом шли такие же угрюмые, напористые мужики – тоже, по всему видать, большие милицейские шишки. В кильватере следовали более человечные и менее начальственные лица. Среди кордебалета Алена приметила Нестерова.
Она быстро отвернулась, пока настороженный взгляд Муравьева не нашарил ее. Удовольствие она при
