Сыщица начала века

– Ну, потом я обычными методами вывожу человека из транса. Разумеется, это только схема. На самом деле человек полностью подчинен мне. Я безраздельно властвую над его психикой, над его мыслями и желаниями, но клянусь – я не скрыл сейчас ничего основного. Я не программирую человека на самоуничтожение! Впрочем, я уже говорил, что срабатывает естественный инстинкт самосохранения, человек подспудно понимает, что овчинка выделки не стоит…

– Смотря какая овчинка, – пробормотала Алена.

– Что вы имеете в виду? – насторожился Богачев.

– Сейчас объясню. Только сначала задам вопрос Виктору Михайловичу. Приведите его, Илья, – приказала она Денисову холодно, и тот не посмел ослушаться. Вышел и через минуту вернулся с Суриковым.

– Виктор Михайлович, с чем был связан для вашего племянника август 1998 года? – быстро спросила Алена.

Суриков посмотрел на нее, как затравленный зверь, буркнул было:

– С чего я должен?.. – Но Денисов только глянул – и Суриков ответил, отводя глаза в сторону: – Он университет заканчивал, должен был ехать в Голландию стажироваться по международному праву. Вот послезавтра идти билет покупать, а сегодня дефолт. Сразу-то не расчухали, что, собственно, произошло… А со сберкнижек деньги выдавать перестали. И билет он вовремя выкупить не смог: как-то вышло, что не у кого было перехватить, все тогда зажались, никто никому в долг не давал. Никто не знал, что дальше будет, завтра-послезавтра. Ну и пролетела его Голландия, а уж как он о ней мечтал! Он с горя напился, нахулиганил с какими-то отморозками, попал в милицию, его осудили – денег на хорошего адвоката не нашлось, отмотал срок… Так вот оно и получилось. Вернулся – вся жизнь переломана. Слабый парень, конечно, он был – очень хороший, но слабый. Не удержался, начал колоться. Лечили его, лечили, потом закодировался, но…

– Понятно, – кивнула Алена.

– Чего тебе понятно? – с ненавистью смотрел на нее Суриков.

– Подите вы все! – процедила сквозь зубы Алена. – Да неужели никто до сих пор не заметил чудовищной закономерности? Я убеждена – если выяснить подноготную всех тех, кто проходил кодирование у доктора Богачева, выяснится: по каждому ударил в августе 1998 года дефолт, причем это было связано не просто с потерей денег, а c какой-то семейной трагедией. И с тех пор самым заветным желанием этих людей было не бросить пить, перестать курить или внезапно похудеть. Самым заветным желанием, воистину смыслом жизни подспудно оставалась месть Сухаренко, который в глазах потерпевших был истинным и единственным виновником их несчастий. Они ведь не понимают, что это была тщательно спланированная акция правительства по изыманию сбережений у собственных граждан для уплаты долгов государства. Причем долгов, которые наделали именно что сподвижники Чупа-чупса, положив на свои счета баснословные суммы. Пятьдесят миллиардов дочки Первого Папы, все прочее… Сам Чупа-чупс тоже в накладе не остался, это понятно! Народ, повторю, не видел кукловодов – он видел Петрушку. И ненавидел этого Петрушку, и желал его смерти так, что подчинял этому свое последнее, самое страстное желание, готов был добиваться исполнения его до последнего биения сердца… увы, не отдавая себе в этом отчета. Вы кодировали людей на отказ от курения, вина, избыточной еды. А их душа кодировалась на мечту о смерти виновника их несчастий. Это была мина тайная, подспудная, к реальным действиям против Сухаренко не побуждающая – не то он уже давно был бы мертв.

– Секундочку! – вскричал Денисов с таким торжествующим видом, что Алена подавила невольный смешок. Он был совершенно как мальчишка сейчас – взъерошенный мальчишка! Ужасно захотелось подойти, пригладить этот его распушившийся «хвостик», но это было совершенно невозможно, и вообще, все, абсолютно все было невозможно между ними, а потому Алена убрала руки за спину и придала лицу самое холодное выражение:

– Что вы хотели сказать, Илья Иванович?

– Ладно, все умирали или кончали с собой из ненависти к Чупа-чупсу. А он-то сам отчего умер?! От раскаяния, что устроил стране дефолт?

Алена подошла к окну – ее никто не остановил, – протянула руку сквозь прутья решетки и приоткрыла форточку. Отчего-то жарко стало, так жарко… И устала она сегодня просто до крайности.

– Он умер оттого, что его самое страстное желание стало невыполнимым. Больше всего на свете Сухаренко мечтал сделаться президентом. Мечтал страстно, и его соратники по «Верной силе» старательно поддерживали в нем эту мечту. Кто знает, может быть, они и начали бы его выталкивать вверх на выборах 2004 года, а уж к 2008-му непременно. Но ведь, согласно ходу часов, у него на исполнение самого заветного желания было только два месяца… Вот и остановились часы. Как и у всех остальных.

«Остановились! Остановились!» – кричал несчастный, бросившийся с первого этажа и убившийся до смерти. И Поливанов спрашивал время перед тем, как выдернул нож из своей страшной раны. И тот, кто бросился под трамвай, что-то говорил о часах.

Теперь понятно, почему.

Она зажмурилась, вспоминая яму посреди Щелковского хутора. Почему Сухаренко пришел именно туда? Почему заполз под эти листья, зарылся в них, чуя приближение смерти? Только ли потому, что это были осиновые листья, а осина – дерево предателей? Или он просто устал от всеобщей ненависти и надеялся, что здесь, в этой яме, его никто и никогда не найдет? Не скажет: «Туда тебе и дорога»? Может быть, ему стало нестерпимо. Что на него все всегда смотрят с ненавистью и презрением, вот он и попытался спрятаться от этих взглядов?

Никто не знает…

– Но раз он умер, – вдруг сказала Света, и лицо ее порозовело от радостной надежды, – я уже не умру, да? И больше никто из нас не умрет? Опасности больше нет?

– Конечно, нет! – бодро воскликнул Денисов.

А Богачев не сказал ничего. Он смотрел на Алену, как будто не знал ответа и хотел, чтобы этот ответ подсказала она.

«Конечно, нет!» – чуть не воскликнула и Алена, но слова замерли у нее на губах.

Наталья Самойлова! Наталья Самойлова умерла, хотя в это время ненавидимый ею Сергиенко уже был убит!..