– Здорово пахнет, да? – обрадовалась Алена. – «Чебурек», который мне его на Мытном рынке продавал, клялся-божился, что это самый спелый ананас в мире. Ужасно боюсь его помять или раздавить. Но вы продолжайте, продолжайте о Косте.
– Я знаю о гибели моего друга. Конечно, детали мне неизвестны, но отчего-то кажется, что парня подставили. Какой он, к черту, наркокурьер? На самом-то деле он был далек от какого-либо криминала, а уж к изготовлению фальшивых документов вообще отношения не имел. Как видите, ваш роман опять врет: я уехал сам, по своему паспорту, и всегда жил под своим настоящим именем. Другое дело, что заховался так, что найти меня было не просто! Пришлось очень длинные удочки закидывать, чтобы выманить меня из моей глуши! Собственно, удочек было две: одна – знакомый вам роман, где я обвинялся во всех мыслимых и немыслимых грехах, а другая – сообщение о гибели Кости... Я не получал от него никаких вестей все эти годы, что меня удивляло: ведь я доверил ему одну очень важную тайну. Больше некому было! Видите ли, уезжал я из Нижнего в страшной спешке, бежал, можно сказать. Гнатюк преследовал меня по пятам. А у меня был груз – довольно серьезный груз феромонов. Я позвонил Косте и попросил прийти. Сговорились мы встретиться на Маяковке, ну, на Рождественке, значит, в том доме, где теперь «Барбарис». Тогда первый этаж только-только начали приводить в порядок, там наполовину был сделан ремонт. Костя где только ни подрабатывал! В то время он был там сторожем. Правда, оказалась не его смена. Но я знал его напарника, он меня пустил. Я отвлек его, попросил в ларек сбегать, что ли, а сам спрятал свой драгоценный груз.
– Он что, такой тяжелый был? Почему вы его не могли увезти с собой?
– Потому что я не зря боялся Гнатюка. У него в то время были свои люди в милиции, особенно в транспортной. Он мог сообщить им мое имя, мои приметы. Меня задержали бы с подозрительным порошком. Вы понимаете? Кто помешал бы пришить мне перевозку наркотиков, задержать, а там уж расправиться со мной?
– Но химический анализ... – заикнулась Алена.
– Да бросьте! Откуда я знаю, что именно они там стали бы анализировать – мой порошок или что-то другое! – усмехнулся Саблин. – А впрочем, теперь мне тоже кажется, что я слишком запаниковал. Но тогда... Вы не представляете себе моего тогдашнего состояния! Я все еще не мог прийти в себя от того, что сделал с Галиной! Я ведь предвидел, как станут развиваться процессы в ее организме, во что она превратится. Она этого заслуживала, но... помните, вы по телефону назвали меня мстительным чудовищем? Все годы я именно этим чудовищем себя и ощущал. Взял на себя роль судьи и палача по отношению к любимой женщине...
– Вы жалеете о том, что сделали? Или это просто так, крокодиловы слезы? – сухо осведомилась Алена.
Саблин только зыркнул на нее исподлобья:
– Да... от вас, кажется, дождешься женского сочувствия!
– Нет, этого не будет, – покачала головой Алена. – Да и зачем вам моя жалость? Какой с нее прок? Поговорим лучше о феромонах. Я так понимаю, они по-прежнему в «Барбарисе», и Гному о них стало известно только недавно. Не знаю, каким образом. Может быть, от вашего Кости, может быть, от кого-то другого.
– Да уж, наверное, от Кости, от кого ж еще? Он же получил мое письмо... Странно только, что Гном и Гнатюк спохватились только сейчас.
– А эти феромоны – они им зачем нужны, как вы думаете?
– Наверное, они надеются вернуть Галине ее прежний облик. Помните, в конце романа появляются такие слова – «запах любимого тела»? Они были для меня сигналом. Я понял, что Гнатюк и Алина или нашли мои феромоны, или вот-вот найдут. Я должен был присутствовать при развитии этой ситуации, должен был узнать, что происходит! Ведь опыт с Галиной – самый феерический мой опыт! Для ее спасения нужно не столько огромное количество феромонов, сколько постепенное восстановление гормонального баланса в ее организме. Даже не знаю, возможно ли это вообще, пусть и с моими методиками. Хотя, если постараться...
– Извините, пожалуйста, – раздался рядом застенчивый юношеский голос. – Можно... можно мне поговорить с Аленой Дмитриевной?
Алена вскинула голову.
В проходе стоял невысокий крепкий парень в куртке защитного цвета. На лоб был низко надвинут козырек черной суконной каскетки – самого, на взгляд Алены, кретинского головного убора, уродующего даже очень симпатичных людей до неузнаваемости. Щеки его подзаросли темной щетиной. Алене показалось, будто она уже где-то видела эти светлые глаза, этот курносый нос...
– Извините, – повторил парень, искательно улыбаясь и протягивая руку с зажатым в ней покетбуком. – Я хотел... я прочитал...
Ну да! Алена видела его на вокзале, в кассовом зале, с этой самой книжкой в руках. Нет, на вокзале она не обратила внимания на его лицо. А лицо знакомо, знакомо...
– Автограф хотите? – дружелюбно спросил Саблин, приподнимаясь. – Эх, какой я дурень, газеты с романчиком в гостинице оставил! Ну ничего, вы мне их потом подпишете, когда из Маленькой вернемся.
Алена быстро глянула ему в глаза и поняла, что он подумал то же, что и она: «Когда? Или
Да ну, что за дурь лезет в голову! Ничего не случится, потому что соломки она и правда подстелила где только могла.
Саблин выбрался в проход, а парень в каскетке собрался сесть на его место. В это время автобус качнуло, и левой рукой парень схватился за спинку сиденья. Рукав его куртки задрался, и Алена увидела на крепком запястье плотный металлический браслет часов. Это был «Ориент».
«Ориент»?!
Теперь она поняла, кто стоит перед ней!
– Пап, ты меня завтра возьмешь с собой? – спросила Раечка.
– Куда?
– Привет! Как это куда?! Ты же завтра с Димой встречаешься в какой-то деревне!
